– А ваши приключения с Сеней?
Захарыч недовольно поморщился.
– Всё-таки проболтался, юрист хренов!
– Ну, зачем вы так, Матвей Захарыч, Сеня нам из благородных побуждений всё рассказал.
– Ладно, проехали. Зато теперь мне снова хочется творить!
– Это хорошо. А как у вас со здоровьем? Сердце не болит? Если что, так вы только скажите, я за пару сеансов…
– Нет, Иннокентий, сердце у меня не болит… У меня душа болит, – с горечью сказал Захарыч. – Вот можешь ты мне душу за пару сеансов вылечить?
– Увы, Матвей Захарыч, о душе медицине мало что известно, – честно признался Иннокентий.
– А известно ли медицине, почему люди так мало живут? – спросил Захарыч.
– Мало? Интересно, а сколько же вы хотите?
– Ну, хотя бы лет триста.
– Эка, вы хватили, Матвей Захарыч! Триста лет! А стоит ли? Вы ведь в свои шестьдесят семь уже мало что помните, а что с вами будет в двести шестьдесят семь?
– Не знаю. Но хотелось бы…
– Представляю, сколько бы вы за это время стихов насочиняли! Ужас! То есть, я хотел сказать, что долго пришлось бы перечитывать.
– Между прочим, Иннокентий, писать стихи – это тебе не руками махать, – сказал Захарыч. – Я вот сегодня целый день пытаюсь написать стихотворение о своей жизни, а написать смог только две строчки.
– Неужели, это так трудно? – удивился Иннокентий.
– Без вдохновения лучше и не начинать. А оно меня в последнее время не жалует.
– Нашли о чём переживать, Матвей Захарыч. Вдохновение. У меня этого вдохновения вагон и маленькая тележка. Берите, не жалко.
– Да, как же я его возьму? Оно ж неосязаемо.
– А зачем мелочиться? – деловито произнёс Иннокентий, – Я с вами готовым результатом поделюсь. Вот прочтите мне свои две строчки, а я вам тут же ещё пару выдам.
Захарыч засомневался:
– Ещё один помощник выискался. Мне мой внучок уже выдал пару строчек. Да таких, что пришлось из дома бежать.
– Не беспокойтесь, Матвей Захарыч, я в стихах знаю толк и в юридических заведениях не обучался.
– Ладно, – согласился Захарыч, – разве что ради эксперимента.
– Ради исскуства, Матвей Захарович.
– Ну, тогда слушай…
Захарыч, прокашлялся и с выражением произнёс:
«Дед мой был дворником, папка колхозником,
Я же на почте всю жизнь прослужил…»
– А дальше, как в стенку упёрся.
– Ничего. Сейчас мы эту стенку перепрыгнем, – пообещал Иннокентий.
– Кеша, – воскликнул Захарыч, – только у меня к тебе просьба – без уголовщины!
– Хорошо, хорошо. Если без уголовщины, то так и напишем.
Иннокентий для торжественности поднялся, и железным голосом отчеканил:
