Описание политических преследований на родине звучало весьма драматично. Он почувствовал, что для камерунца речь шла буквально о жизни и смерти. Депортируемый возлагал теперь все надежды на полицейского, который, казалось, мог предотвратить возращение камерунца на родину и тем самым спасти от верной гибели.
Тот слушал беднягу, но ни на миг не сомневался, что выполнит приказ, несмотря на все уговоры.
Рассказ становился все более драматичным, перешел в отчаянные мольбы; полицейскому это было неприятно, он велел камерунцу замолчать. Но тот не мог остановиться, сначала продолжил умолять, но, получив отпор, принялся ругаться и кричать. Полицейский счел необходимым залепить ему рот пластырем, который имелся для такого случая. Пластырь был снят только перед самым выходом из самолета во избежание нежелательных фотографий. У трапа самолета камерунец, в последний раз обернувшись к полицейскому, сказал со слезами на глазах, но довольно сухо:
– Если я выживу, то тебе не жить.
На суд, который рассматривал вопрос о разрешении на ношение оружия, этот эпизод не произвел особого впечатления. О депортированном камерунце больше ничего не слышали. Поэтому конкретная угроза, дескать, отсутствовала, а абстрактная угроза не оправдывала ту опасность, которую потенциально представляет собой каждый, кто носит огнестрельное оружие.
Председатель суда добавил, что нельзя допустить в стране ситуацию, похожую на ту, что сложилась в США, где на людей нападают в кино или в университетском кампусе и где стреляет полиция. Этим судья затронул его больное место как полицейского. Страх оказаться беззащитным на родине оказался обоснованным.
С чувством, что его бросили одного в ставшей для него чужой Швейцарии, он стоял на безопасном расстоянии от других ожидающих и, когда подошел переполненный трамвай, втиснулся в него. Место ему не уступили. Пришлось стоять в проходе, держась за штангу, в которую вцепилось еще несколько рук.
На лбу выступил пот. Его раздражали запахи других пассажиров, голоса людей, говоривших где-то в толпе по телефону. Чем ближе подходил трамвай к центральным районам, тем сильнее становилась давка. Физический контакт с пассажирами был неизбежен. Медленно сунув руку под пиджак, туда, где билось сердце, он снял пальцем предохранитель. Он чувствовал близость угрозы, ему хотелось быть готовым к возможному нападению, ибо времени для реакции будет немного. В правом внутреннем кармане пиджака лежала тысяча франков, которыми он собирался оплатить судебные издержки на зильской почте.
