Еще служа в полиции, он носил оружие даже в свободное время. Однажды, во время отдыха на берегу Катцензее, из-за этого возникли проблемы. Он плавал в озере, когда мальчуган споткнулся о его одежду, лежавшую рядом с полотенцем. Мальчуган ушиб о пистолет большой палец ноги, громко вскрикнул. Пистолет был в кобуре, лежал под одеждой, но теперь оказался на виду, его мог заметить любой. Отдыхающие забеспокоились, кто-то позвонил в кантональную полицию, которая вскоре задержала его для контроля. Коллеги не стали составлять протокол, однако он с тех пор на это озеро не ходил. Он не любил привлекать к себе внимание.
Полицейским он стал по призванию. Уже во время профессиональной подготовки он испытывал чувство удовлетворения и гордости за то, что находится на стороне закона, государства, добра. Разумеется, представление о добре допускает различные толкования, но это его не беспокоило. Пусть ими занимается начальство вместе с судьями и политиками. Ему хватало устава, приказов, а в чрезвычайных случаях он полагался на свою интуицию. Главное – следовать правилам. Он всегда ощущал себя частью целого. Этим целым было государство, а он являлся его представителем.
В операциях по поддержанию общественного порядка ему бывало гораздо проще найти общий язык с националистами, чем с левыми. Правые, как и он сам, были хранителями устоев, а левые хотели их разрушить.
Он стоял на конечной остановке трамвая номер одиннадцать, курсировавшего от Эрликона до города. Он был не единственным, кто ждал здесь трамвай в девять утра. Ему хотелось держаться на безопасном удалении от большого количества темнокожих людей, от балканцев и азиатов, но в то же время не упустить трамвай. У этих парней свободного времени больше, чем работы, думал он. За годы его службы в полиции иммигранты сильно изменили Швейцарию. Сначала он беспокоился за судьбу страны, потом это чувство переросло в ощущение личной угрозы. Он все больше опасался за самого себя, за свое место в собственной стране.
За два года до досрочного выхода на пенсию ему пришлось принимать участие в депортации одного камерунца, который был зарегистрирован как экономический беженец, но зарабатывал себе на жизнь торговлей мелкими партиями наркотиков. На время всего перелета полагалось держать депортируемого в наручниках и ножных браслетах. Камерунец удивительно бойко изъяснялся на цюрихском диалекте. Он принялся рассказывать о своей родине, и сопровождающему сразу стало ясно, что камерунец добивается его расположения.
