(8) – Понятно.
* * *
– Дед уехал на кобыле своей, а я остался. Сидел, время от времени спички зажигал. Мы с ним договорились, что это сигналом будет. Через час ко мне двое наших разведчиков вышло. Добрался дед на своей лошадке, значит. Я завел машину и доехал до самых окопов. Потом в тыл, в санбат. Подштопали.
– Вишь как оно… И учитель пригодился.
– А ведь с виду – натуральный чмошник был. Пилотка на ушах и сопля из носа, но не будь его – я бы здесь не сидел. И как его звали – не спросил, вот что обидно.
Танкист потер длинный шрам у виска.
– Да я же ничего не говорю. Но ведь воруют.
– Воруют-то не ездовые. Старшина, который с кухни супешник привозит, много не сопрет. Даже если он сало одно трескать будет, то не в три же глотки. Воруют те, что с большими звездами.
– Если открыть амбар с честностью, то вот эти цыплята – тоже не сами в танк запрыгнули.
– Сравнил! Одно дело – у своих, другое – вот как сейчас. Но можешь не есть если такой честный.
– А чего сразу “честный”? Я это к тому, что святых здесь нет.
– Святых нигде нет…
Солдат достал из ножен на поясе финский нож и потыкал им варящуюся курицу. Потом ловко крутнул его в пальцах…
Разведка – дело не для дураков. Разведчика среди окопной пехоты видно сразу. Даже по взгляду видно. Если кто в разведке долго служил, то взгляд становится… ну такой! Резкий. Зыркнет он на тебя, как будто прикинул, как сейчас языка брать будет и сразу понятно: разведка.
Ничего удивительного в этом нет. Окопник тоже под смертью каждый день ходит, но дело в том, что с той стороны фронта – такой же бывший крестьянин сидит. Нахрен ему война сдалась? Ему конечно фюрер ихний надел земли в России пообещал, но это еще когда будет и будет ли вообще? Тянет он лямку, но особо не старается. Ночью положено стрельнуть – он стрельнет. Но прицелится из пулемета так, что трассирующие пули пройдут высоко над русским окопом. Оттуда ответит “дегтярев”. Немец смотрит и видит, что русские пули тоже высоко идут. Значит договорились. Так и пойдет дальше. А потом и мины начинают за передний край лететь, в сторону тыла, радовать зажиревших штабных. Это дело любой окопник только поприветствует.
А командиры рот в обе стороны докладывают, что идет перестрелка. Все при деле, все героизм проявляют, а потерь нет. Так можно жить.
Другое дело – разведка, особенно полковая. Ротному “язык” не особо нужен. Кто его допрашивать будет, скажите на милость? Где в роте переводчика взять? Там на всех три слова по-немецки знают: “шнапс” и “хенде хох”. Пленный нужнее командиру полка. Работа же ротных разведчиков – наблюдение. Из полковой разведроты придут – для них вся картина переднего края подготовлена должна быть. Но и полковые тоже будут долго сидеть на ротном наблюдательном пункте, смотреть и о чем-то шушукаться между собой. Потом подтянутся еще два-три человека. У немцев за пленным обычно ходит минимум взвод. Навалятся, постреляют, выдернут кого-нибудь из окопа и делают ноги. У нас не так. Наши, в отличии от немцев, в поиск ходят втроем-вчетвером и еще несколько человек в прикрытии.. Очень редко, когда больше.
