А с другой стороны, чего гадать, когда можно просто спросить. И задним планом мелькнула мысль: что-то с Машей? Ведь именно о ней мог бы так волноваться боцман.
Странная это была пара, сведенная вместе судовыми порядками. На суше, как ей пояснили бы, – служебный роман. На судне – самые обычные отношения.
Анатолию Григорьевичу было сорок пять лет – тут Анастасия могла не гадать, у неё были заведены медицинские карточки на всех членов экипажа, а Маше – двадцать два года.
Если та была, можно сказать, куколкой, почти красавицей, то боцман – почти чудовищем. Не по характеру, конечно, нет, чисто внешне.
Анастасии обычно не нравились такие вот кряжистые мужики, с широкими накачанными плечами и короткими ногами, с густыми кустистыми бровями, под которыми прятались маленькие глаза, и ранней лысиной. С руками лопатой. Закончил он среднюю мореходку и считался одним из лучших боцманов ещё прежнего советского пароходства. Об этом ей рассказал Игорь Валентинович.
Ходил Щербонос вразвалку, как настоящий моряк. И, кроме того, порой напоминал вставшего на задние лапы медведя.
Но вообще-то Анатолий Григорьевич был моряком до мозга костей, он родился и вырос на море. Вот именно, Анастасия вспомнила, что город, в котором боцман родился – Одесса.
Матросы его любили. Правда, она не понимала, за что. Создавалось впечатление, что Щербонос – человек хмурый и неприветливый. Может, внимательный и справедливый? Иначе, чего бы моряки звали его между собой батей? Правда, это всё равно не делало его в глазах Анастасии завидным мужчиной. А уж рядом с Марией…
– Анастасия Львовна, – в лоб спросил её капитан, – дневальная Рюмина присутствовала на своем месте во время учебной тревоги?
Вот оно, несоблюдение своих должностных обязанностей. Анастасия должна была доложить об отсутствии Марии, но стала рассказывать самой себе, что это неудобно, и теперь поставила себя в дурацкое положение. Меньше всего она хотела бы выглядеть таковой в глазах Олега Николаевича.
И, вместо того, чтобы рассказать обо всем честно, она стала мямлить.
– Понимаете, Маша приходила ко мне днем и говорила…
Боцман будто сделал стойку. Напрягся, вонзил в нее свои глазки-буравчики. Как будто боялся услышать о чём-то, что и сам хорошо знал.
– Ну?
Это вперил в неё очи капитан.
Вот зачем так смотреть на женщину, чтобы у неё поджилки тряслись?
– Говорила, что не очень хорошо себя чувствует. Ну, я и посоветовала ей полежать…
Как она себя ведёт? Врач называется! Разве в таком случае не должна была бы она девушку осмотреть?!
