– Всегда пожалуйста, герр доктор.
Я сказал это почти нехотя. Мне уже расхотелось обличать и вообще расхотелось говорить. И мне ужасно, до оскомины, осточертело слушать его напыщенный бред. Но я должен был заставить его проявить свою власть. Поэтому я придал своему голосу как можно больше язвительности и ехидно произнес:
– Неважные у тебя кадры, доктор. Кстати, какой ты доктор? Надеюсь, не гинеколог?
Он неожиданно расхохотался:
– Гинеколог? Пожалуй да, я именно гинеколог. И сейчас я способствую рождению нового мира. Ну конечно же, я принимаю роды. О, он родится с болью и в муках! О, да! Но это будет новый и прекрасный мир, свободный от неполноценных рас. Мир Третьего Рейха.
Я бы мог рассказать ему о будущем Германии. Почему бы и нет? Может рассказать ему, как в послевоенном Берлине питались крысами? Или о том, как Германию хотели было навеки оставить разделенной на четыре оккупационные зоны? Или о том, как потомки эсэсовцев работают добровольцами в израильских кибуцах чтобы искупить преступления отцов и дедов? А может поведать ему о денацификации или о том как молодые немцы плачут от ужаса узнав, что саперы Бундесвера, всего лишь саперы, участвуют в военных действиях в бывшей Югославии? Так ведь не поверит же! Конечно, он же собирается все исправить.
– Ну а ты, Ковнер, меня приятно удивил – он перестал смеяться – Не ожидал от НКВД-шника такого красноречия.
НКВД? Что бы это значило? Звучит знакомо, но при чем здесь я?
– Все, хватит разговоров. Теперь смотри – сказал он – И смотри мне в глаза!
Его глаза действительно обладали гипнотической силой и я это почувствовал. В голове помутилось и мысли лениво ворочались в ней, не давая их осмыслить. Но в левом кулаке у меня была зажата загодя приготовленная острая щепка. Сейчас я воткнул ее в ладонь, стараясь не морщиться от боли. И боль в руке помогала и не позволяла отдаться, не позволяла уступить этому магнетическому взору. Прав был старый шаман, боль меня освобождала, заставляя отвлекаться от гипнотического принуждения. Постепенно, я почувствовал, что могу думать самостоятельно, с трудом, но могу. Тонкая струйка крови стекала по моей левой руке, пачкая рукав форменной рубашки и я подумал что случится, если у меня заберут мою боль. Неужели я тогда окажусь во власти этого мелкого фюрера, злобного порождения Эрдёга и Гитлера? Неужели у меня нет ничего за душой чтобы противопоставить этому мерзкому натиску чужого разума? Смутная мысль появилась на периферии моего сознания, приблизилась и стала очевидной. Как раз в этот момент тонкая струйка крови, намочив рукав, упала первой темной каплей на полотняный пол шатра.
