– А что это у нас в кулаке? – удивленно спросил он и выкрикнул пару фраз по-немецки.
Ко мне подскочили двое в капюшонах и легко раскрыли мой левый кулак. Щепка упала на пол.
– О, как это хитро задумано – сказал Янике – Уж не мадьярский ли шаман тебя надоумил? Больно, наверное? А теперь смотри мне в глаза! Быстро! Не смей прятать взгляд!
Он ведь может приказать отрезать мне веки, с него станется, и я взглянул прямо в его серые глаза.
– Все, теперь он мой! – удовлетворенно заявил он – Можете идти.
Жрецы вышли и я наконец вздохнул спокойно: акушер истории и не подозревал, что это он был теперь в моей власти. Он думал, что я вижу его гипнотический взгляд. Ну да, я его видел, что с того? Есть ведь и другие глаза и я мог видеть их не менее явственно, чем мертвые глаза этого горе-гипнотизера. Мне уже не нужна была бессмысленная щепка: оказалось, что у меня есть средство против него посильнее боли, много сильнее любой боли. Наивный дурашка и не подозревал о существовании Л-энергии, подпитывающей меня взором множества знакомых мне глаз. Там были белесые глаза Веды, серый взгляд Муромца, светло-серый – Добрыни и выцветший – Неждана. На меня смотрели глаза Рои, Эйтана, Надежды и Богдана Ковальчуков, бабы Кати и моей мамы. Ну и, наконец, мне прямо в лицо ярким изумрудом смотрели единственные в мире глаза моей любимой, напрочь отметая все лишнее и чуждое. Их было так много, этих глаз, что гипнотический взор мелкого фюрера потух и исчез в их блеске, сознание мое очистилось и вернулась ясность. Но он этого не понял и продолжал наслаждаться тем, что казалось ему властью.
– Вот и все, Ковнер – сказал он – Вот и все, мой послушный еврей. Вы, евреи, всегда бы послушными, не правда ли? Вы послушно шли в изгнание, послушно оставив свои дома и имущество и вы послушно идете в печи и газовые камеры, когда вам прикажут…
Он был неправ, совершенно неправ. Ведь им пришлось засадить сосновым лесом территорию Собибора в отчаянной попытке скрыть свой позор. И им пришлось до основания разрушить дома Варшавского Гетто, чтобы забыть о том, как больше месяца артиллерии Вермахта пришлось перемалывать кирпичную кладку стен, из-за которых в них летели пули и бутылки с зажигательной смесью. И все же он был прав, до отвращения прав, потому что десятки, нет – сотни тысяч других покорно шли на смерть.
– Поэтому, мой недолговечный и уже практически покойный друг, евреи мне не интересны – продолжал он – Зато меня беспокоят другие. Те, кто несет разрушение и гибель нашей цивилизации, те, кого не сломил ни арийский дух ни жестокость их собственного владыки. Поэтому надо, чтобы их никогда и не было.
