– Почему? – удивился я.
– Потому что Зеркало в тягость, это не радость, а бремя. Оно передается от Веды к Веде как оковы. Сейчас ты их снял и я твоя должница вдвойне. Я все же должна что-то сделать для тебя.
– Тогда люби Лешего до самой смерти и мы будем в расчете.
Она улыбнулась.
– И этого будет тебе достаточно?
– Можешь добавить крынку молока.
Веда засмеялась и мы пошли завтракать. На полпути к землянке она остановилась и шепнула:
– Меня зовут Ильма!
И, продолжая весело смеяться, побежала навстречу Урхо так легко, как будто сбросила с себя невыносимую тяжесть. Но я-то знал, что именно ей придется выполнить самую опасную часть нашего плана. По этому гениальному плану нам с Урхо следовало привести к броду всех: и Змеев и их поводырей и венгров. План был авантюрный и трудновыполнимый, но другого у нас не было. Поэтому, еще до обеда, мы с Урхо собрались и двинулись вниз по течению вдоль левого берега Трубежа. Отряд Нандора мы повстречали в конце следующего дня. Сам командир нам искренне обрадовался: по видимому, его беспокоил Лес, который он не чувствовал и не понимал и еще больше беспокоила предстоящая атака на гипотетическую заставу у брода. Вначале он с большим интересом и опаской выслушал мое вдохновенное вранье про высокий частокол из цельных сосновых стволов, сторожевые башни по углам и небольшой, но опытный гарнизон из варягов.
– Ладно – махнул он наконец рукой, выслушав этот бред до конца – Пусть Хадур посылает туда своих шарканей. Наше дело – биться в поле, а не на стены лазать.
Тогда мы рассказали ему про уничтожение Усть-Трубичей, своеобразную репетицию геноцида славян, рассказали и про планы жрецов по уничтожению целых народов. Мне очень хотелось увидеть его реакцию и я ее увидел. Нандор смутился, очень смутился. Он явно хотел что-нибудь сказать, искал слова и не находил. Похоже, что для него поголовное истребление целого народа было уже слишком. Некоторое время он что-то неразборчиво бормотал по-венгерски, периодически повторяя нечто похожее на "бассом22". Наконец, он нашел нужные слова на иврите и произнес, коверкая язык еще больше, чем обычно:
– В конце концов, это не мое дело. Пусть наши повелители с ними разбираются. Мое дело – выполнять приказы. Я воин, а не убийца
Теперь с ним все было понятно. Он нашел для себя прекрасную, всеобъемлющую отмазку, придуманную еще до пирамид. Можно убивать вооруженных врагов, но не следует трогать безоружных. Ладно, можно убивать всех мужчин, но нельзя трогать женщин. Да ладно, можно и женщин, но не детей же! Ну, во всяком случае, не всех детей, ведь есть же универсальное мерило, "тележная чека". Не он первый и не он последний. Тысячу лет, тысячи таких как он будут убеждать себя и других в том, что всего лишь выполняли приказы. О, нет! Они сами не убивали детей и не жгли женщин. Да, это они вели людей на костер, но жгли другие. Да, это они загоняли людей в грузовики, но ведь в газовые камеры их заталкивали другие. Да, они содержали в идеальном порядке рельсы и подвижной состав и это не их вина, что те вагоны везли людей на смерть. Да, они строили крематории, но они же не знали… Да, они писали доносы, но ведь не они же стреляли в затылок. Не беспокойтесь, безотказная отмазка сделает свое дело и вас признают невиновными, а к стенке поставят тех, кто не смог найти достаточно хорошую отмазку. Ну а вы доживете до глубокой старости и спокойно отдадите богу душу в окружении любящих детей и внуков. Потому что смерть миллионов была не вашим делом, вашим делом было всего лишь этому способствовать.
