– Хочешь, чтобы меня за тебя у дуба Перунова всенародно кнутом драли?
Да с какой это стати? Что она, ребенок? Малолеточка? Девчушка-несмышленыш? Испугался, эх ты, первый парень, вот уж воистину на безрыбье… А ждал он Радку. И сейчас ясно, и давно можно было понять, с самой обрядной ночи. Что ли тогда затмение какое на Лелю нашло? А тут увидала, как Радка эта самая из кустов выходит, будто заслонка соскочила с глаз, все поняла, и Малушины всегдашние намеки тоже стали ясней ясного. Болью и злобой прожгло ее озарение до самого донышка души. Рука сама вскинулась колдовскими рогами против Радкиного ненавистного живота. С визгом метнулась Радуша прятаться за Тумашову спину, а Тумаш заорал, вздернувши кверху кулак, совсем несуразное заорал, ну не смех ли:
"Бабушке пожалуюсь!"
Ладно бы, башку, мол, оторву или кости переломаю, а то с кулаком вздетым и такое кричать. Выбрала себе. Как богу ему поклонялась. Сама бы себя лицом в муравейник за это, ничем он не лучше Ждана, а другие парни и того хуже, не вышли, небось против гриди Буслая.
Мысли были больные, мучительные, никакой работой незадавимые, а тут еще бабушка со своей боязнью. Что, в самом деле, Леля за себя не сумеет постоять? Она еще летом быка заборского разъяренного глазами на колени поставила и усыпила, околдовав, может, кто тоже желает попробовать? А тут – Бобич, тоже мне, тьфу на него, такой бы страх да к ночи. А Тумаша надо из головы выкинуть и забыть. И вообще не понятно, что они с бабушкой медлят? Ждут, чтобы погода испортилась и лютик брать стало бы бессмысленно? Вон, приметы будто с ума посходили, небеса предсказывают одно, животные другое, птицы третье, а закат сегодня был, такого заката Леля и не видала никогда, красный закат, бычьей крови красней, что ж это за ветер должен быть после такого гнева Стрибогова? А бабушка не верит, не выдумывай, говорит, ну и какая Леле от той выдумки корысть? Не веришь, вылези из травника, сама посмотри. И еще не забыть бы спросить, что это за колдовство такое у Бобича в лицо лисьим хвостом тыкать?.. Струсил, милый Тумаш, струсил, кнута забоялся и колдовства, и Радки своей забоялся тоже. Э-эх, витязь.
Решение пришло мучительной бессонной ночью, неожиданное решение и такое простое, что Бобич с полатей скатился кубарем, из клети своей наружу выскочил, не в силах на месте усидеть. Было холодно и темно. Волхву не хватало воздуха, его шатало, к горлу волнами подкатывала тошнота. Глаза застилал какой-то странный, неестественный туман, и в том тумане по правую руку от него колыхались в отдалении две явственно красноватые тени.
