– Это хазары, – сказал Зуша убежденно. – Ай-яй-яй! Вишь ты, набегала к нам ихняя ватага, и тех хазар мы ночью взяли в ножи.
– Закопать надо было, – сказала Леля хмуро. – Истлели бы в земле, не стали бы жестокими навьями, не мучили бы ни тебя, ни других.
Зуша не рассердился, не обиделся, вроде бы даже стал оправдываться.
– Резали ночью, спали они на привале. Ну и расползлись раненные, попрятались, найди их в темноте! Поумирали, вот тебе и навьи. Конечно, мстят теперь всем живым без разбору, что не сожгли, на небо вместе с дымом души не отправили.
Потвора стала объяснять Зуше, что и как теперь ему надобно делать и пить, а сердиться или даже просто волноваться, чтобы ни-ни.
– На соборы теперь не ходи, посылай восприемника, – втолковывала она, значительно качая пальцем перед Зушиным носом. Вон какой пришел распаленный, хоть сковороду на тебя ставь и яичницу жарь. Цапнут навьи за сердце, и все, и поминай как звали хорошего человека.
– Что ж ты, все-таки, с обрядами будешь делать, а, Потвора? – спросил Зуша и виновато улыбнулся, будто прощения просил за суетное свое любопытство.
– Попросят, как следует, может, и отслужу, – сказала Потвора равнодушно. – А проучить, однако, следовало бы.
– Не сердись, – сказал Зуша поспешно. – Ты колдунья, волшева, ты мудрая и всеведущая, а они… обыкновенные люди. Страшно им.
Зуша ушел. Леля шмыгала по дому возбужденная, губы поджала, грохот учинила поставцами и корытцами такой, что подсеку лесную под новую пашню тише рубят. Потвора глядела на внучку посмеиваясь.
– Как догадалась-то? – не выдержала Леля. – Молчишь. Сказать не хочешь.
– Ты не спрашиваешь, я и думаю: сама-де поняла.
– Врешь ты все. Я тебя насквозь вижу.
– Эх ты, волхва, – засмеялась Потвора. – Вспомни, как Зуша на мой вопрос про собор отвечал.
– Обыкновенно отвечал. Правильно.
– Ругал кого?
– Бобича ругал, а то кого же.
– И как ругал?
– Сопляком мокроносым честил и изгоем. Надсмеивался. – Леля скривила губы, пожала плечами.
– То-то, что надсмеивался. Окажись Бобичев верх, так ли он ругался бы?
Леля радостно завизжала, бросилась бабушке на шею.
– Ну вот, теперь вижу, что поняла, – сказала Потвора с притворной ворчливостью. – В нашем деле над каждым словом думать надо, если, конечно, есть чем.
Леля слова обидные пропустила мимо ушей, терлась умильно головою о бабушкино плечо, приговаривала:
– Бабушка, бабулечка…
Потвора насупилась.
– Что еще у тебя? Хватит тереться, чай не кошка. Опять вопросы смущальные?
