Свобода встретила Алексея чёрным винтовочным дулом, с болью уткнувшимся в щеку. Оглушительно громко клацнул затвор. Испуганные, расширенные глаза не знающего, как поступить, чумазого красноармейца…
– Тихо. Не стреляй. Я свой. Рядом немцы, – как можно спокойнее сказал Алексей, ладонью отводя в сторону от лица ствол оружия.
Следующее движение бойца предугадать было несложно: курсы штыкового боя у них были одни, а потому, резко уйдя вниз, Лёшка пропустил над собой увесистый приклад трёхлинейки, по задумке неизвестного солдатика летевший ему в голову. Поднырнул за спину к неумехе и, перехватив винтовку двумя руками, ей же слегка придушил противника. Затем, зафиксировав победу, ослабил хватку.
– Говорю же, свой я! Успокойся! – повторил Алексей.
– Отпусти, – прошипел боец. – Не буду больше.
Лёшка отпустил и… пожалел: ствол оружия упёрся ему в грудь.
– Иди, – мотнул головой в сторону телеги с хворостом солдат.
– Там немцы, – попытался не подчиниться приказу Алексей.
– Не немцы, а немец. И ты сюда с ним пришёл! – брезгливо сплюнув Лёхе под ноги, высказал осведомлённость красноармеец. Выбора не было – пошли…
Питер со свёрнутым набок, сломанным носом сидел у телеги. Сзади, направив в спину пленному трёхгранные штыки, стояли два крепких бойца с трёхлинейками. Ещё пятеро ребят расположились поодаль; у них Алексей оружия не видел. Перед немцем с наганом в руках стоял пехотный капитан. Вопросительный взгляд на Лёху. Дуло нагана от головы Питера плавно нацелилось в Лёшкину грудь. Курок взведён. Конвойный сзади резво переместился с линии огня чуть правее. Не отрывая взгляда от указательного пальца капитана на курке пистолета, Лёха жалобно «запел»:
– Меня позавчера немцы подобрали, с осколком в ноге. Прооперировали. Только встать смог, заставили дрова собирать – фашисты! Думали, раненый – не убегу! А я как до леса дошёл, так сразу и рванул. Он свидетель, – мотнул назад головой Алексей.
Командир перевёл взгляд на конвойного. Рука с наганом чуть ослабла.
– Ну да, – подтвердил из-за спины боец, – он вязанку бросил и драпать начал, только я не дал ему убежать! Арестовал!
Перечить сильно преувеличивавшему свои достоинства солдатику Лёшка не стал, а, переведя взгляд на Питера, продолжил:
– Он тоже пленный. Поляк он.
– Ни естем полякем! Естем немцем! – гордо задрав подбородок, «прошамкал» разбитыми губами Питер.
Капитан удивлённо посмотрел на Алексея.
– Он контуженный. Больше года его в плену держат. Дурачок он, от ранения думает, немцем стал теперь, – продолжал самозабвенно выгораживать Питера Лёшка.
