– Да, – аккуратно подтягивая раненую ногу, попытался присесть на постели Лёха, но, обнаружив, что лежит под одеялом совершенно голым, передумал.
– Коммуниста? – продолжил допрос красномордый.
– Нет, – равнодушно пожал плечами Алексей. Он и в комсомол-то вступил недавно, о чём свидетельствовала запись в членском билете, что остался в нагрудном кармане гимнастерки.
– Где тебя скалечало? – забавно, неправильно расставляя ударения, допрашивал Лёшку немец.
– Отступали, попали под обстрел, осколком ранило в ногу, – высунул из-под одеяла перевязанное бедро Алексей. – Отстал от своих, потерялся…
– Счеляль до германьский жандарм?
– Где бы я их видел?! – с воодушевлением продолжал врать Леха. – Самолёты только ваши и кружили над нами. Я даже не знаю, кто меня ранил, – просто взрыв, и всё тут…
Довольный немец перевёл товарищам Лёшкин ответ. Камрады одобрительно закачали головами:
– Ди дойче люфтваффе дас бест ин де вельт! – Благосклонно похлопывая Лёшку, угостили зажжённой сигаретой.
Познакомились. Переводчика звали Питер, до войны парень с семьёй жил в Польше. Похоже, там немцам крепко доставалось – поляков ненавидел люто!
Немецкий лазарет переехал дальше, на восток, здесь жила лишь команда выздоравливающих, для охраны, сбора и погрузки остатков имущества, дежурный врач да пара санитаров. Из-за нехватки автомобильного транспорта санчасть передвигалась на повозках, а потому переезд затягивался ещё дня на три… Пока же, чтобы не бездельничать, ребята собирали сушняк по ближайшим лесам, пилили его, связывали в большие охапки. Дрова в полевом лазарете всегда нужны.
Всё это, под одобрительные кивки товарищей, по-приятельски, рассказывал Лёшке Питер. Польские слова, при неспешном употреблении, Лёхе в основном были понятны, но, отвлекая от беседы, в голове стучала совершенно другая мысль: где туалет?! И как это будет по-польски? Или по-немецки?
Оказалось, так же, как и по-нашему. Ребята с готовностью помогли Алексею подняться и, накинув на плечи одеяло, повели к брезентовой уборной. По дороге Лёшка аккуратно пару раз наступил на оперированную ногу: боли почти не ощущалось. Отстранился от помощников, попробовал идти сам – прихрамывая, получилось! Нога, конечно, побаливала, но это была уже другая, правильная боль. Повязка пропиталась кровью, но и она была правильная. Алая! Без намёка на сукровицу! Хромая, доковылял до туалета. Там было ещё проще: вкопанная в землю система из жердей позволяла управиться, не напрягая раненую конечность. На выходе встретился с санитаром. Неодобрительно покачав головой, дядька кивнул в сторону умывальника и постучал ложкой о парящий от горячей еды полуведёрный котёл. Умывшись, похромал к грубому, срубленному из деревянных плах, накрытому столу. Весь личный состав лазарета во главе с доктором сидел уже на местах. Ждали его. Раненные в кителях без ремней, санитары и врач – одеты с иголочки! Лёшка замялся: босиком, в одеяле на голое тело, рядом с опрятными вражескими солдатами – неловко получалось. Неправильно.
