Уже в темноте машина, нырнув носом в кювет, притормозила. Лёшку, подхватив под мышки, перебросили через борт. Попытались поставить на ноги. Не получилось: безвольной тряпичной куклой «стёк» на землю у колёс грузовика. Но если тело ему не принадлежало полностью, то сознание урывками возвращалось: вокруг него, лежащего на земле, шёл спор по-немецки. Наконец разговоры прекратились, и грузовик, хлопнув дверцами, уехал.
Минут через пять подошли двое. Схватив за руки, за ноги, переложили в носилки. Палатка, тусклый свет двух керосинок. Разогревая воду, зашипел примус. Чьи-то руки, без жалости режущие многострадальные штаны, снимающие гимнастёрку, остатки белья. Тёплая вода в тазу, влажные тряпки, протирающие тело, постепенно приближающиеся к раненой ноге. Повязки на ней уже не было – потерялась. Касания тряпкой вокруг раны заставили вздрогнуть, снова забиться в ознобе. Успокаивающая немецкая речь. Тёплая рука на лбу…
Хрюкнув, запустился бензиновый генератор за палаткой – внутри стало светло. Большой взрослый дядька в сером блестящем переднике затушил керосинки. Второй, такой же здоровый и такой же старый, посмотрев на закипающую воду в блестящей кастрюльке, нырнул в темноту ночи. Через пару минут пришли двое – тот же дядька и недовольный молодой очкарик с заспанным лицом. «Доктор», – догадался Алексей. Врач между тем, не церемонясь, потрогал рану, понюхал и, неодобрительно покачав головой, помыв из кувшина руки, достал шприц. Уколов Лёха почти не почувствовал, как, впрочем, и всего дальнейшего действа. Видел только брызги гноя с кровью на прорезиненом халате врача, да сильно колыхалась нога, когда один из санитаров, вспотев от напряжения, щипцами выдирал из кости осколок, весело звякнувший в конце концов об дно ванночки. Потом доктор зачем-то кромсал рану скальпелем, запихивал в неё пропитанную марганцовкой марлю, перевязывал, но Лёшка, освобождённый от боли, этого уже не видел.
Ночь прошла. Просто – прошла! Пролетела! Без судорог, озноба, жара, боли. Закрыл глаза в операционной палатке, открыл в палатке, заставленной больничными койками. Большой палатке – постелей на двадцать, почти все пустые, со свёрнутыми в изголовье матрасами. В дальнем углу сидели четверо немцев, в исподнем. Увидев проснувшегося Алексея, не спеша подошли, о чём-то переговариваясь между собой, уселись на соседнюю кровать.
– Российский? – спросил низкорослый, коренастый паренёк с красным от ожога лицом.
