– О выполнении доложить лично! – Это он майору тыловому так приказывал – и ничего, послушался. Козырнул и кивком головы поднял с десяток валявшихся на земле без дела рядовых.
К Лёхе и лежащим недалеко от него двум раненым солдатам-артиллеристам, пару часов назад оставленных товарищами помирать, тем же капитаном был направлен один из пограничников. Как оказалось, ветврач. Практически без света, на ощупь обследовал ранения и отправился на доклад к командиру. Вскоре вернулся с плащ-палатками. За ним шли несколько бойцов с лапником. Больных, прикрыв армейским брезентом, аккуратно уложили на пахнущие хвоей ветки. На каждого раненого было выделено по четыре красноармейца. Из нарубленных жердей собрали носилки. От такой заботы у потерявшего всяческую надежду на спасение Алексея на глазах навернулись слёзы. Хорошо темно было…
Ночь прошла ужасно! Озноб сменялся то ли сном, то ли беспамятством, из которого выводила очередная судорожная тряска. Затем был жар и снова озноб. Плащ-палатка не спасала – где там! Нога распухла ещё больше. Воспалившиеся края раны, при каждом неловком движении, больно шоркали о затвердевшую от засохшей крови повязку. Внутри самой ноги с постоянством кузнечного молота волнами накатывала боль. В полубреду Лёха стонал, просил пить. Солдаты, должные его тащить утром, как могли, помогали: носили воду из ручья, укрывали своими шинелями, а под утро, видимо, устав и поняв бесплодность своих попыток помочь, – уснули. Рядом кряхтели раненые артиллеристы. Им тоже носили воду, укрывали, бегали за ветврачом. Всё напрасно; к рассвету один из ребят умер, а его несостоявшиеся носильщики, вынув из чехлов лопаты, превратились в могильщиков.
Едва рассвело, вышли. Впереди, метрах в двухстах, дозор из пограничников, следом несколько десятков вооружённых красноармейцев с двумя носилками. И чуть приотстав, держа всю эту разношёрстную ораву под приглядом, основные силы одетого в фуражки капитанского отряда. Красноармейцы в колонне тихо брюзжали, обзывая пограничников вертухаями, но Лёшка был рад: он снова в армии! В армии, с её дисциплиной и единоначалием, грамотными, принимающими решение командирами. Очень непросто человеку военному, за два года привыкшему даже в повседневной жизни выполнять команды, действовать согласно уставам и инструкциям, работающему и живущему в огромном коллективе, резко почувствовать себя одиноким. Это как голым остаться, беззащитным – зябко и неуютно.
