Руки не слушаются девушку. Смерть, крадущаяся за спиной, заставляет их неметь, цепенеть, отниматься. Цепочка выскальзывает из пальцев, ключи застревают в замке. Но она упорно сражается, будто выбравшись из квартиры, выживет. Дура, ату её. Но птица терпеливо ждёт, даёт ей время, чтобы утратить надежду.
Дверь распахивается — провал, ведущий на пустую лестничную клетку. Новостройка, ещё не все жильцы успели заселиться. Девушка вылетает за порог, ноги в носках шлёпают по плитке. Она набирает в грудь побольше воздуха, но только закашливается, подавившись зовом о помощи. Девушка кидается к лестнице, крутой, скользкой. Вцепляется в перила руками, будто утопающий — в спасательный круг. Наивная, она уже утонула, просто ещё не поняла.
Девушка кидается вниз по лестнице, но птица не даёт ей времени добраться до двери подъезда. Хватит, набегалась. Птица бросается вперёд, вцепляется в волосы жертвы, сжимает когти у той на боку. Девушка захлёбывается задушенным всхлипом. Падает под тяжестью птицы на колени, разбивая их о ступеньки. Больше не встанет.
Птица волочёт девушку обратно в квартиру. Там будет уютнее и спокойней, никто не помешает насладиться трапезой. Девушка пытается цепляться пальцами за ступеньки, за плитки, за порог, за паркетины. Она ещё не сдалась, она ещё сражается с отчаяньем обречённого. Ломает ногти, раздирает в кровь и без того стёсанные колени. Пытается рвануться из когтей схватившей её твари, но ничего не выходит. Птица лишь сильнее сжимает жертву, скребёт когтями по костям. Девушка сипло воет от боли, но всё равно пытается трепыхаться.
Птица с размаху опускает клюв, перебивает жертве позвоночник. Будь послушной, не сопротивляйся. Девушка взвизгивает высоко, жалобно и тонко. Птица чувствует её боль и смертный ужас. С наслаждением расковыривает огромную рану, вгрызается в человеческую плоть, захлёбываясь пьёт бьющую струёй кровь. Глаза, какие у неё глаза! Бездонные озёра, полные осознания смертности. Птице нравится то, что она видит. Девушка шипит, кричит, визжит. Но всё тише и тише. Когда птица разбивает ей грудную клетку, она затихает. А сердце содрогается в клюве птицы последний раз.
От девушки всё ещё пахнет розовой водой, приторной, душной, сладкой. Птица ворчит, запах ей не нравится. Зато она молчит, и голоса её — пронзительного, высокого — больше не слышно. Птица вертит головой. Здесь больше делать нечего. До утра ещё можно посетить парочку отдалённых поселений. Там остались одни старики, их плоть отдаёт кислинкой и тленом, но зато их исчезновению никто не удивится. Их даже найдут не сразу. И птица выходит из пропахшей кровью комнаты.
