Щенок сидел. И смотрел. И, в общем-то, больше ничего не делал, но мне почему-то стало не по себе. Нет, тогда я не думал о том, что убил его и ему не положено здесь находиться, потому что мёртвые — это мёртвые и им нет места среди живых. Всё это в тот момент не приходило мне в голову. Я просто осознавал, что что-то пошло не так, что всё неправильно. Однако вопреки этому чувству встал и прижался носом к стеклу.
Мы молча смотрели друг на друга и ничего не предпринимали. В этом было что-то от медитации, пусть бы и слова такого я тогда не знал. Я настолько впал в транс, что невольно дёрнулся, услышав у себя над ухом голос матери:
— Ну и на что ты там пялишься?
Я оглянулся. Она стояла рядом и хмуро смотрела в темноту.
— Там собака, не видишь?
— Какая ещё собака? — поморщившись, спросила она. — У нас ворота заперты, откуда ей взяться?
Я пожал плечами. Щенок был, а уж откуда он пришёл и как попал к нам во двор, волновало меня мало.
— Вон там, сидит на бочке. Правда, не видишь?
— Я вижу только старую бочку, которую давно стоит выкинуть, — сухо ответила мать, на последних словах возвысив голос. Отец её проигнорировал и снова присосался к пиву.
Я опять повернулся к окну. Щенок сидел на прежнем месте, но, похоже, был абсолютно, совершенно невидим для всех, кроме меня.
— Так где твоя собака? — спросила мать, не дождавшись реакции от отца. Она начинала злиться, а это всегда заканчивалось для меня плохо.
— Нигде, — угрюмо ответил я. — Показалось.
— Тогда марш к себе в комнату! — велела она, забирая у меня флакон с лекарством. — Ты наказан. Думаешь, я не заметила, в каком состоянии у тебя брюки?..
* * *
Он продолжал приходить. Снова, и снова, и снова. Иногда каждую ночь, иногда не появлялся неделями, иногда — очень редко — приходил днём и сидел у моих ног во время уроков. Никто, кроме меня его не видел, я проверял. Говорил одноклассникам, приятелям из банды, учителям: «Смотрите, вон собака!». Она глядели прямо на щенка и спрашивали: «Где?». Потом в лучшем случае снисходительно звали меня фантазёром или раздражённо требовали прекратить выдумывать. В худшем случае — странно на меня косились и интересовались, хорошо ли я себя чувствую. Мать в какой-то момент даже попыталась сбагрить меня сначала одному психотерапевту, потом другому, но они только пичкали меня таблетками, от которых вечно хотелось спать. Щенок от этого не исчезал, и я довольно быстро научился говорить то, что от меня хотят услышать. И тогда меня оставили в покое.
