Пока мы ехали, Грину разрезали одежду и быстро ощупали. Было сделано несколько уколов, каким-то сложным устройством ему обеспечили дыхание. Он был без сознания. Лица врачей были напряженные и слегка лоснились потом. Виделось, что не было сделано ни одного лишнего движения, как ими самими, так в отношении поступившего пациента. Всё было отточено до мелочей и за время следования они не проронили ни слова, хотя постоянно работали на пару. На нас же с Энжелой внимания не обращали вовсе.
То о чём мы договорились в клубе перед этим всем, оказалось пустым. Никто всего этого не предполагал. И ничто до этого, этого не стоило. Я не мог сейчас найти причину проникнуть в «Цусиму», если бы знал, чем это закончится. Я жалел, что допустил всё это. Но это теперь уже стало прошлым. Которого не ждут. Что сейчас происходило с Энжелой, я бы сказать не взялся. Лишь одно я тогда видел: мне казалось, что она не выпустит его и на секунду из поля зрения. Может быть, это было единственное ценное из всего того, что имело хоть какую-то ценность на данный момент.
Когда мы приехали в подземный больничный терминал приёма больных и задние двери машины открылись, мы ссыпались, как можно быстрее и отошли в стороны, чтобы не мешать. Каталка с Грином и врачами медскора скрылась в недрах приемного отделения, мы же медленно, не переговариваясь, пошли в ту же сторону за ними. Было понятно, что теперь торопиться уже некуда. Надо будет оформить поступление, и дальше было вообще непонятно что. Мы молча шли, в голове всё было ватным, ни одной мысли не проскальзывало, думать ни о чём не хотелось.
Так мы оказались у медпоста, и я молча, взглядом показал Энжеле, чтобы она села на коридорные кресла, и что я сам здесь разберусь. Она медленно подошла и присела на крайнее. Поджав колени, она опустила в руки лицо. Я уж было начать диктовать данные смотрящей внимательно на меня медсестре, но увидел, что плечи Энжелы начали мелко трястись.
– Простите, – сказала я женщине в белой медформе, – я подойду позже. Мы никуда не уйдём.
Та понимающе кивнула, а я пошёл к беззвучно плачущей молодой девушке, которую, казалось, окружает такое одиночество, из-за которого утра на этой планете уже не будет никогда.
Глава 18 (воскресенье) Больница.
Ночь сколько не длится, всё равно проходит. Несколько раз в жизни я наблюдал такое. Разговаривая с кем-нибудь это время напролёт, кажется, что минут окрашенных тёмным временем суток ещё достаточно. Ты то борешься со сном, то воспреваешь от разговора вновь. Ты не хочешь, чтобы пришёл день. День всё поменяет, и это сделает даже утро. Даже оно сначала разбавит свет, потом наполнит тишину разными звуками от осторожного шороханья до суетного стучания соседскими дверьми. Они будут предвестниками новых событий, как, например, раньше, где-то там на Земле шаги почтальона предшествовали долгожданному письму. Земля очень далеко, почтальонов больше нет и, это было очень странно, что никаких событий не происходило.
