– Митрич! У меня завтра экзамен, а я никак не могу запомнить названия всех этих костей.
– Приходи после обеда, – предлагает доктор. – Разберёмся!
До самой ночи, терпеливо и настойчиво он зубрит со мной латынь по модели человеческого скелета, от ос феморис 72 до горошинки73.
Вечером следующего дня врываюсь в кабинет Митрича, потрясая зачёткой. Он занят, но чтобы показать, как гордится мной, вкрадчиво сообщает пациенту о том, что ему нужно ненадолго отлучиться, но доктор, и тут он указывает на меня, заменит его на это время.
– Я?! Меня?!! Меня назвали доктором!!! – Чуть не кричу я, но сдерживаюсь, и трясущимися руками продолжаю начатое настоящим врачом.
Невысокий, худенький, в плохо выглаженной белой рубашке и мятом халате, он был столь щедр на любовь к людям, что неизменно вызывал к себе доверие. То самое, которое называют безграничным, беспредельным, бескрайним – именовать его можно по-разному, но суть всего одна: в руки такому человеку можно вручить ответственность за свою жизнь. Впрочем, Митрич и сам верил в людей, но, как оказалось, напрасно. Третья жена, родив от него малышку, поселилась в необъятной квартире доктора, доставшейся от покойных родителей, а самого выгнала на улицу.
– Я заимела красивого здорового ребёнка и жилплощадь, больше мне от тебя ничего не нужно! – Открыто завила женщина однажды, и захлопнула дверь перед его носом.
Митрич был не в состоянии принять случившееся. Совершенно растерянным, он ходил по городу, пытаясь поскорее растратить своё недоумение, а, когда не было уже сил идти, присаживался на скамейку, растирая лицо руками, в надежде, что наваждение рассеется, и всё это лишь дурной сон.
«Конечно, что за глупости?! Мне привиделось! Такого просто не может быть! Это какой-то… театр абсурда!74» – убеждал себя Митрич, и вновь шёл к родному дому, чтобы постучаться в дверь квартиры, которую, – а как иначе! – непременно откроют.
– Кто-то пришёл? Папа?! – Расслышав за дверью голосок любимой дочурки, Митрич улыбался счастливо, но после, едва раздавались слова жены, он понимал, что всё происходит наяву:
– Нет, тебе показалось, иди поиграй.
Некоторое время Митрич был рад возможности разглядеть с тротуара лицо жены или дочери в окне. Когда-то давно, он спутал самодовольство в её глазах с направленным на него обожанием, а эгоизм с любовью. Позволь она теперь жить рядом, он определённо простил бы её, ради одной лишь милости, – наблюдать, как растёт дочь, слышать волшебное «папа» и ощущать тепло детской ладошки в своей руке.
