Когда вернулся, в купе увидел итальянского патера, которого почему-то посадили в моё купе. Он едва говорил по-английски ломанными фразами, потому разговаривать с ним было бесполезно. Я отвернулся к окну.
Мои опасения росли. Неужели случилась какая-то беда?
Все двери вагонов закрылись. Раздался свисток и поезд тронулся. Почти сразу за ним я услышал знакомый голос за своей спиной:
– Милый Ватсон, вы даже не соблаговолите поздороваться со мной!
Я оглянулся и застыл пораженный. Передо мной стоял престарелый итальянский священник: но в следующую секунду он выпрямился, перестав сутулиться, и преобразился – морщины на лице разгладились, нижняя губа перестала выдвигаться вперед, а рот – шамкать, в глазах блеснул прежний, знакомый мне огонёк.
Только когда поезд отошёл от станции, Шерлок Холмс снял с себя чёрную сутану со шляпой и упрятал в саквояж принадлежности своего маскарада.
Он был уверен, что Мориарти непременно станет преследовать нас.
Так и случилось. Мы вышли в Кентербери, хотя наши билеты были куплены до конца следования, оставив в камере хранения ушедшего далее поезда наш багаж. Преследовали могут установить за ним наблюдение, ожидая нас, и ошибутся…
Тут вдали над Кентским лесом показалась едва заметная струйка дыма, а через минуту мимо нас прогрохотал экстренный поезд. На нём нёсся нам вдогонку профессор Мориарти, не подозревая о нашем неожиданном маневре. Мы заметили его, успев спрятаться за горкой каких-то тюков на перроне, не дав себя при этом заметить.
Спустя час мы уже ехали в Ньюхейвен.
Потом добрались до Брюсселя, где провели два дня, затем перебрались в Страстбург. Вечером Шерлоку Холмсу пришла телеграмма из лондонской полиции, из которой он узнал, что всю шайку арестовали, но её главе удалось бежать. Мой друг стал требовать моего возвращения в Лондон, сказав:
– Теперь я для вас слишком опасный спутник. Мориарти потерял всё. Если он вернётся в Лондон, он погиб. Насколько я понимаю его характер, он направит теперь все силы на то, чтобы отомстить мне. Профессор очень ясно высказался во время нашего короткого свидания, и я уверен, что это не пустая угроза. Право же, я советую вам вернуться в Лондон, к вашим пациентам.
Но я наотрез отказался покинуть его в такую минуту. Мы долго спорили об этом в ресторане страсбургской гостиницы, в конце концов, он сдался. В ту же ночь мы отправились в Женеву.
В своих записках, озаглавленных как "Последнее дело Холмса", я не упомянул о некоторых наших перемещениях по континентальной Европе. Мой друг тогда образно и точно сказал, что у охотника одна дорога, а у зверя – много дорог. В том смысле, что он теперь был зверем и мог выбирать пути бегства. Его преследовал невероятно умный "охотник", а потому следовало предельно затруднить ему поиск следа.
