Из ледяной пучины океана
Их убивали в каменном кремле
И низвергали в плен Левиафана.
Кресты, могилы, камни и венки
Окутаны в бессмысленность преданий,
Чтобы быстрей забыли Соловки
Печальный смысл их истинных страданий.
Здесь души сотен праведных мессий,
Но нет души последнего мессии,
Как среди сотен искалеченных Россий
Нет ни одной неправедной России.
19 февраля 2004 г.
Соловки
Николаю Х.
Бывает время,
Мой друг играет.
Когда мне плохо, друг играет на гитаре.
Струна от боли
Упруго стонет,
Пока печаль моя в аккордах не утонет.
Опустошённо
Гитара всхлипнет,
Устало крикнет и надорванно охрипнет:
– Давай за море!
За жажду риска!
Ты, как и я, приехал из Новороссийска.
Дожди и слякоть,
Мороз и вьюга.
Здесь нет деревьев и ветров родного юга.
И здесь над морем
Зеленоватым
Не кровоточат воспалённые закаты.
Друг улыбнётся
И скажет просто:
– А вспомни рёв осатаневшего норд-оста.
Взгляни на небо
И вспомни лето.
И подпевай хотя бы с третьего куплета.
Когда мне плохо,
Мой друг играет.
Гитара громкими аккордами рыдает.
Гитара плачет.
Гитара стонет,
Пока печаль моя в аккордах не утонет.
Февраль 2004 г.
Москва
Жажда мести застыла в его глазах,
Не топорщится больше холка –
Мой отец был в тамбовских убит лесах.
Он был волком, убили волка.
Прогремел карабин – он упал на снег,
Громко лаяли их собаки.
Я увидел кровь и услышал смех.
Меня взяли живьём, без драки.
Я в ошейнике шёл, обнажив оскал, –
Меня из лесу в дом забрали.
Я не мог отомстить, я был слаб и мал,
И меня, как щенка, пинали.
Хоть я рос, как собака, но я клянусь –
И в ошейнике псовом колком –
Я клянусь волчьей жизнью, что в лес вернусь.
Я же помню, что я был волком.
13 мая 2004 г.
Москва
Он шёл по следу за отцом.
Нашёл, – но спёрто
Запахло кровью и свинцом.
Отец был мёртвым.
Нет ни одной родной души
Теперь на свете.
И волчий вой в ночной тиши
Разрезал ветер.
Зачем он горный перевал
Шагами мерил?
Он задыхался, но бежал.
Бежал и верил,
Что он почувствует опять
Знакомый запах,
И его будут обнимать
Родные лапы.
Через сугробы и пургу,
Судьбой укрытый,
Он добежал – отец в снегу
Лежит убитый.
И он один в лесной глуши.
И дует ветер.
И ни одной родной души –
На белом свете.
Снег, словно маг и чародей,
Скрывал деревья,
И грели пальцы егерей
Курки и цевья.
Под шкуры загнанных волков
Вонзались пули,
Обломки выбитых клыков
В снегу тонули.
Двумя глазницами чернел
Конец двустволки,
И в груду мёртвых серых тел
Ложились волки.
Сперва упала его мать,
Ища дробину
В боку зубами. Но достать
Успели в спину.
И кровь ударила струёй,
