– Когда-то был… кем?!
Она выдыхает облачко дыма.
– В этом есть целый ряд преимуществ.
– Не испытываю ни малейшего стремления быть импортером бананов.
– Боюсь, ты будешь несколько бесцветным без какого-нибудь экзотического фона. Между прочим, я представляю себе нашу первую встречу в реальном мире в одном из твоих ист-эндских складов, где дозревают бананы. Наш диалог, осторожный, не ставящий точек над «i», идет контрапунктом бесконечным рядам недозрелых фруктовых пенисов.
– Не уверен, что сумел бы написать такое.
– Мне было бы так неприятно потерять этот эпизод. – Пауза. – Я чувствую, что так будет правильно.
– Чувствуешь, что так будет правильно?
– Чувствовать, что это правильно, для меня очень важно, Майлз. – Она силится улыбнуться. В улыбке – боль обиды. – Я было надеялась, что ты успел понять это.
Он едва заметно вздыхает.
– Ну а третья часть этой трилогии?
– Но я собиралась несколько уточнить одну-две сцены во второй части. Когда противоестественная животная чувственность берет во мне верх. Сцена с двумя голландскими продавцами автомобилей и еще – с преподавателем гэльского языка.
– Думаю, я предпочел бы конспективное изложение. Не надо деталей. На данный момент.
– Ладно. Итак… – Она делает изящное движение рукой, в пальцах которой сигарета. – Ты, несомненно, отметил, что в первых двух частях недостает некоторого важного элемента? Нет?
– Боюсь, что нет.
– Религии.
– Религии?
– Думаю, мне следует стать монахиней. Можно дать несколько сцен в Ватикане. Они обычно прекрасно раскупаются.
Он не сводит глаз с бледно-розового ковра у ножек кровати.
– А я-то думал, мы – невероятно утонченная выпускница Кембриджа. Специалист в области всего английского.
– В этом и будет заключаться пафос повествования! Когда та, что преклонялась перед Левисами и доктором Стайнером{57}, подвергается зверски жестокому насилию со стороны…
– Знаешь, ты, кажется, здорово зациклилась на зверской жестокости, если мне позволено будет заметить.
Она опускает очки пониже и смотрит на него поверх стекол.
– Я так понимаю, что мы в принципе договорились, что любой сколько-нибудь точный мимесис{58} современной действительности должен символически отражать зверскую жестокость классовых отношений в обществе, где господствует буржуазия.
– Ну если ты так ставишь вопрос. А кто…
– Двадцать четыре юных партизана-марксиста в здании моей африканской миссии. Все, разумеется, черные. Для твоего персонажа там тоже найдется место. Он мог бы приехать в Рим на обряд посвящения. Со своей новой любовью.
