– Твоей добросовестности нет предела.
– Ну что ты!
– Копаться во всей этой отвратительной мерзости!
– Майлз, я не могла бы смотреть жизни прямо в лицо, если бы не относилась к своей работе добросовестно. Видно, такова моя природа. С этим ничего не поделаешь. Я стремлюсь не просто достичь цели, но пойти гораздо дальше.
Он внимательно за ней наблюдает. Она снова опустила глаза на кровать, будто смущена необходимостью вот так, всерьез, рассуждать о себе.
– Итак, мы остались в саду, под дождем. Что дальше?
– Думаю, в результате может оказаться, что я уже много глав подряд просто умирала от желания, чтобы ты наконец сделал что-то в этом роде, но, разумеется, моя натура эмоционально слишком сложна, чтобы я могла осознать это. На самом деле я рыдаю от любви к тебе. И наконец познаю оргазм.
– Под дождем?
– Если ты не считаешь, что это de trop[15]. Пусть это будет при лунном свете, если тебе так больше нравится.
Он слегка откидывается на стуле:
– И этим все заканчивается?
Она мрачно вглядывается в него сквозь совиные очки:
– Майлз, вряд ли современный роман можно закончить на предположении, что простое траханье решает все проблемы.
– Разумеется, нет.
Она снова разглаживает халат.
– Со своей стороны я рассматриваю эту сцену как финал первой части трилогии.
– С моей стороны глупо было не догадаться.
Она дергает за ниточку, торчащую из махровой ткани халата.
– Во второй части трилогии, я думаю, я становлюсь жертвой собственной, до тех пор подавляемой, чувственности. Мессалиной{56}de nos jours[16], так сказать. Уверена, ты эту среднюю часть можешь сделать запросто, хоть во сне.
– Я, видно, чего-то не понял. Разве все удручающе скучные постельные сцены не должны были остаться в фантастической преамбуле в стиле «Алисы в Стране чудес»?
– Искренне надеюсь, эти сцены не будут скучными. Разумеется, сама я никакого удовольствия при этом не получаю. Я делаю все это от отчаяния.
– Откуда взялось отчаяние?
Она глядит на него поверх очков:
– Ну, ведь предполагается, что я – женщина двадцатого века, Майлз. Я в отчаянии по определению.
– А что происходит с моим персонажем?
Она берет из сигаретницы новую сигарету.
– А ты бы ужасно ревновал, начал пить, в делах у тебя – полный крах. В конце концов тебе приходится жить на мои деньги, заработанные совершенно аморальным путем. Ты бы выглядел изможденным, истрепанным, отрастил бороду… стал пустой оболочкой… – она приостанавливается, чтобы зажечь сигарету, – того преуспевающего бананового импортера, каким когда-то был.
