– Михалыч, ты что плетёшь? – свистящим шёпотом возмущаюсь я, как только мы оказываемся в коридоре, – Кто тебя за язык тянет?
– Да ты и сам хорош! Красная Армия спешит на выручку! – передразнивает меня майор.
– А что я должен был сказать? Что послезавтра половину из нас похоронит под обломками, а остальных возьмут в плен?
– Ну, не знаю…
– Иногда, лучше жевать, чем говорить, – вспоминаю рекламу из будущего.
– В каком смысле?
– В прямом! Лишнего не болтай!
– Ладно, признаюсь, – погорячился. Доволен?
– Закрыли тему. Куда дальше?
– Пошли теперь к женщинам, – вперёд, по коридору.
Честно говоря, я думал, что ничего более тягостного, чем стоны и крики раненых, уже не увижу. Увидел.
В каземате, где располагались женщины и дети, на полу стояла одинокая лампа. Света она давала немного, но разглядеть находящихся здесь людей позволяла. Шинели, гимнастёрки, одеяла, – видимо, бойцы стащили сюда почти всё, чтобы хоть как-то защитить от подземной сырости обитателей этих отсеков. Везде, куда падал взгляд, лежали и сидели женщины, прижимая к себе детей. Многие спали, остальные с немым ожиданием смотрели на нас. Меня поразила царящая здесь тишина: ни плача, ни криков. Даже малыши, – и те молчали. К нам, баюкая на руках грудничка, подошла совсем молодая девушка:
– Вот, товарищ командир, Олечка моя, – всё есть просила, кричала, а теперь не просит. Видать, от голода сознание потеряла.
Взглянув на застывшее личико её ребёнка, я с ужасом понял, что дочь этой женщины мертва.
– Ничего, солнышко, вот прогоним немца, покушаем, и опять у мамы молочко появится. Подожди ещё чуть-чуть, ладно? Ненаглядная моя, кровиночка, потерпи… – прижимая свёрток к себе, ласково продолжала ворковать девушка.
В накинутой на плечи шинели, к ней подошла пожилая женщина, поправляя выбившуюся из-под косынки седую прядь волос. Приобняв девушку за плечи, она тихо сказала:
– Лидочка, – она умерла, голубушка, – не мучай себя, положи ребёнка.
– Ну что Вы, Клавдия Ивановна, такое говорите? Олечка просто уснула и скоро проснётся.
– И так, – со вчерашнего вечера, – горестно произнесла женщина, обращаясь к Гаврилову.
Я посмотрел на майора, – его лицо окаменело, он невидящим взглядом смотрел в пустоту.
– Мама, а мы тоже умрём? – вдруг раздался детский голос из темноты.
– Ну что ты, сынок, – конечно, нет! – поспешила успокоить своего ребёнка мать, – Скоро вернётся наш папа и освободит нас.
– А Вася у тёти Нади лежит весь холодный и больше не встаёт, – он что, – заболел?
