Другой болезнью лагеря, абсолютно безнадежной, была вражда в нем «французской» и «английской» его половин. «Во всех тех начинаниях, в каких участвовали короли и их люди, они вместе делали меньше, чем каждый поодиночке. Французский король и его люди презирали английского короля и его вассалов, и наоборот, — пишет Роджер Ховденский. — Короли, как и их войско, раскололись надвое. Когда французский король задумывал нападение на город, это не нравилось английскому королю, а что угодно было последнему, неугодно первому. Раскол был так велик, что почти доходил до открытых схваток».
Признав безысходность положения, короли избрали коллегию третейских судей, по три с каждой стороны, обязуясь подчиняться ее распоряжениям. Но и она не добилась согласного действия. Максимум согласия выразился в договоренности, что, если «один пойдет на штурм, другой должен защищать лагерь». Дошло до того, что Ричард после первого малоудачного штурма самостоятельно вступил в переговоры с Саладином и обменялся с ним подарками. Посредником в этих переговорах выступал брат Саладина — Малик аль-Адиль (Сафадин), который вскоре сделался поклонником английского короля.
Филипп II Август также имел сношения с Саладином (пораженным тем же недугом, что и латинские короли), посылал ему в дар драгоценные камни и принимал от него фрукты, но он считал себя вправе — в качестве высшего главы крестоносного воинства — делать подобные шаги. В аналогичных же действиях своего вассала он усматривал предательство, тем более что Ричард предпринимал их втайне от него. Как бы то ни было, недоверие «французов» к Ричарду возрастало. И когда заболел и Филипп, почва для злой сплетни, будто он хворает, «отравленный врагами», была уже в значительной мере подготовлена. Правда, пока короли официально оставались союзниками, она звучала очень глухо и почти не произносилась вслух.
Тем временем вокруг города смыкался возводимый крестоносцами вал, на котором устанавливались страшные метательные машины, беспрерывно воздвигаемые на средства королей, баронов, орденов. Одна сооружена за счет рядовых крестоносцев, призванных к тому проповедью их духовных вождей. Она «получила имя Божьей пращи», тогда как машина французского короля называлась «злой соседкой». «И машина бургундского герцога делала свое дело, и машины тамплиеров сшибли голову не одному мусульманину, как и башня госпитальеров, которая раздавала хорошие щелчки, очень нравившиеся всем». Ричард заочно принял участие в этой осадной войне, выдвинув на вал четыре машины и соорудив огромную каланчу, покрытую кожей, неуязвимую, как говорили, для стрел мусульман и даже для «греческого огня».
