— Из города, — послышался тихий ответ.
— Городов много. Из какого?
— Из Минска.
Комендант слегка усмехнулся: на первый же свой вопрос он получил правильный ответ. Спросил все так же спокойно, почти дружелюбно.
— А здесь что делаешь?
— Мы сюда с мамой приехали,— тоже спокойно и очень искренним тоном произнес мальчик. — В Минске наш дом сгорел, вот мы и перешли жить к бабушке Василисе. Вон ее дом, на том конце местечка.— Андрейка повернулся к окну и рукой махнул в сторону околицы.
— Где твоя мать? — спросил комендант.
— Бросила она меня,— горестно вздохнул мальчик,— совсем бросила. Папы у меня нет, так она себе другого мужа нашла. Разве я ей теперь нужен?
— Врешь! — остановил его Краузе. — Врешь!
Андрейка склонил набок голову и виновато, не мигая глядел на коменданта.
— А почему ночью шатаешься?
— Вчера я в Лубниках искал маму. Говорили, будто она там живет... Вечером пришел к бабушке, а она уже спала. Бабушка у нас глухая, — он показал на свои уши, — не открыла мне. Переспал...
— Врешь, врешь! — не верил Краузе.
Андрейка продолжал:
— Переспал я в бане, а перед рассветом, зная, что бабушка рано встает, пошел к ней домой. А тут дядька этот, Роман, который тоже к маме моей сватался, — как подскочит, как схватит за руки — и ну ломать!.. Он ведь меня ой как ненавидит за то, что я уговаривал маму не встречаться с ним...
Все это было сказано таким правдивым, таким искренним тоном, что Краузе заколебался. Врет малец или не врет? А что, если не он, а именно Роман Томашук водит обер-лейтенанта за нос? Случается же, когда вот такие, как этот чернобородый полицай, сводят личные счеты с людьми, к которым они питают злобу.
Но и мальчишка, видно, не промах. Голыми руками его не возьмешь!
И Краузе стал ходить по кабинету, будто Андрейки здесь не было.
— Придется признаться во всем, — Краузе повернулся к нему, — иначе заставим говорить. Понимаешь?..
Андрейка утвердительно покивал головой — мол, что ж, придется.
— Только в чем мне признаваться? — переспросил Андрейка.
Краузе вдруг подскочил к Андрейке, схватил его за борт еще нового пиджачка и начал изо всех сил трясти. Мальчик молчал, глядя на своего мучителя широко раскрытыми глазами, и беспомощность эта еще больше разозлила Краузе. Он схватил руки пленника, сжал их, крутанул так, что в суставах хрустнуло.
— Партизаны! Где партизаны? Говорить будешь?
Андрейка молчал, и, окончательно озверев, Краузе изо всех сил толкнул его к двери. Мальчик, ударившись о дверной косяк, распластался на полу.
