С каждой минутой у него на душе становилось все тревожнее и тревожнее. Он волновался за исход операции, за маму, за бабушку Василису, за самого себя. Было страшно, одиноко.
Дверь в помещение отворилась, и вошел Краузе. Часовой вытянулся перед ним, а комендант негромко спросил, кивнув головой на пленника:
— Спит?
Часовой что-то ответил.
В комнату вошли еще двое фашистов. Краузе, рукой указав им на мальчика, вышел. Немцы подхватили Андрейку под руки и потащили следом за комендантом.
Остановились они возле высоких, чуть приоткрытых дверей, крашенных белилами, в которые уже вошел Краузе. «Значит, меня ведут к коменданту»,— холодея, подумал Андрейка. Лицо его передернулось, в глазах мелькнул страх, но тут же погас.
Еще минута — и гитлеровцы, втолкнув мальчика в большую светлую комнату, плотно прикрыли за ним дверь. В дальнем углу комнаты стоял просторный стол с большим креслом за ним. Возле кресла, не спуская глаз с Андрейки, стоял высокий фашистский офицер с круглым, как арбуз, животом.
Мальчик окинул его быстрым взглядом и молча остановился на краю ковра, устилавшего пол перед столом. Коверкая русские слова, комендант приказал ему подойти ближе и, когда пленник выполнил приказание, вдруг неожиданно крикнул:
— Не удалось, Андрей!
Андрейка молчал, делая вид, что ничего не понимает. Он посмотрел на коменданта так, что тот не мог выдержать этого взгляда: столько было в нем детской наивности и чистоты. Это заставило Краузе говорить спокойнее, без крика:
— Партизаны обманули тебя, правда?
Андрейка продолжал смотреть прямо в лицо Краузе. Он тихо ответил вопросом на вопрос:
— Я не понимаю, о чем вы говорите?
— Не понимаешь? — Краузе ближе подошел к пленнику, внимательно осмотрел его. Ему еще не приходилось допрашивать детей, и он не знал, как себя вести с ним. Может быть, попробовать лаской? — Ты не понимаешь меня, а я тебя хорошо понимаю.
Краузе был уверен, что перед ним не просто деревенский мальчишка-несмышленыш, а, возможно, партизан. Комендант не сводил с Андрейки глаз.
Тот держался по-прежнему спокойно, не мигая смотрел на коменданта.
— Тебе лучше во всем признаться, — в голосе Краузе прозвучала угроза, — иначе тебе отсюда не вырваться... Понимаешь?
Андрейка кивнул головой.
Комендант оживился. «Наконец-то я разведаю, где партизаны, и прижму их к ногтю. Мокрое место от них останется. И лично сам отправлю донесение в Берлин. А за это — повышение по службе, награда, почет».
— Откуда ты? — нарушил Краузе затянувшееся молчание.
