Л. ЛЕОНОВ: Работа была длительная перед этим. Тут были и Киршон, и Авербах, были и другие. Так что когда я писал «Скутаревского» (а я не имел в то время привычки скрывать тему, содржание книги, над которой работал), вдруг ко мне приезжает Крючков и говорит: «Алексей Максимович хотел бы видеть, прочесть рукопись». А она была у меня вся перечеркана после того, как была отпечатана. Я сказал: «Ничего сейчас не могу дать. Первый же экземпляр, который выйдет в журнале, обещаю». Крючков настаивал: «Он очень просил!» Я отказал. По-видимому, Горькому сказали, будто там что-то про него: отец знаменит, а сын выпивает. Но у меня было совсем другое — Арсений политически протестует против отца. У Горького же в семье ничего подобного не было. Сын, Максим, был его альтер эго, это была его тень. Он хороший был мужик, доброжелательный, искренний, добрый, отзывчивый, но он не обладал чердаками Горького, который имел в своем распоряжении громадные подвалы и чердаки.
Словом, там тогда работа велась. Был ведь Ягода. Что делал Ягода? Какая система была? Писатель беседует с Горьким. Горький говорит: «У нас писатели мало знают. Вчера разговаривал с одним, так он, знаете ли, не имеет никакого представления о том, кто такой Торквато Тассо». Горький нас соединял, как мост, со старой литературой, требовал ее знания, и мы всегда уходили от него взволнованные. А вот выходит такой писатель от Горького и сталкивается с идущим навстречу человеком. «Ну как Алексей Максимович? О чем говорил?» — «Да вот о литературе. А я тоже не знал, что Торквато Тассо родился в Сорренто!» Все правильно. А через час Горькому доложили, будто писатель сказал: «Опять старый черт учил, что Торквато Тассо родился в Сорренто! Старый дурак». Очень трудно было нам тогда.
В одной из моих статей есть фраза: «Будем надеяться, что литературоведы, которые будут писать потом о нас, будут видеть на фоне той эпохи наши произведения, на которые мы иногда оглядываемся с чувством неизбежности исполненного долга и отчаяния».
А. ОВЧАРЕНКО: А может быть, это и помогало вам расти от книжки к книжке?
Л. ЛЕОНОВ: Это имело действие: я всегда стал застегиваться на все пуговицы, когда выходил на публику.
А. ОВЧАРЕНКО: Спасибо вам, Леонид Максимович, за обстоятельную и откровенную беседу, за мужество, с которым вы поддерживаете великое звание русского писателя.
ИЗ ЗАПИСОК
Годы 1968—1972
14 марта 1968 г.
Сегодня поехали в издательство «Наука» утверждать макет Полного собрания сочинений М. Горького.
