Баба торжественно передала Светке толстый конверт, перетянутый крест-накрест резинкой.
— Ну, и на меня зла не держи, девка. Извиняй, если что не так.
Снегурка, наконец-то, посмотрела ей в глаза:
— А ты? Простила меня?
— Давно уже, милая. Я ведь отходчивая. Дай Бог тебе всего доброго, с женихом твоим! У меня тоже, вроде, жизнь личная налаживается. Вот, нашла себе мужчину. Скоро распишемся, как положено по закону.
Слушай, Света, а приходи к нам в гости! Скажем, в выходной. Баньку истопим, попаришься. Небось, надоело в комендатуре под лейками полоскаться? Как заново родишься, после веничка-то! А, Светик? С Прохором своим тебя познакомлю.
Светка засомневалась. В настоящую баню, конечно, хотелось. Но она всё ещё побаивалась Клавку.
Борода, видя её колебания, сменила тактику:
— Не придёшь — обижусь!
— Ладно, — девушка согласно кивнула, — буду в субботу утром.
— Замётано, жду тебя.
Надо же, как переменилась Клава, не узнать! Да, в любом человеке хорошего больше, чем плохого. Просто, случаются разные обстоятельства.
Светка подхватила огурцы и направилась в барак.
День рождения, надо сказать, отметили — лучше некуда! Виктория молодец, расстаралась к юбилею. Ужин устроила королевский. Шурка, наплевав на приличия, съел целых три тарелки «оливье» и котлет — аж четыре штуки.
Парни засиделись в гостях у девушек дольше, чем обычно. Домой собираться стали уже после полуночи. Девушки проводили ухажёров, как обычно, до забора, расцеловав джигитов на дорогу.
Разогретые коньяком и девичьими поцелуями, ребята бодро шагали по лесной дороге. Алан рассказывал очередную историю.
— Так вот, у нашего доктора есть собака, Тузик. Выйдет, бывало, Иван Иваныч на крыльцо, заиграет на баяне вальс. А Тузик усядется напротив, глаза жалобные сделает и начинает выть в голос! Стало быть, поёт под баян. И, что самое главное — попадает в тональность, на сто процентов. Клянусь!
Иван Иваныч работал, или, по его словам, «состоял» фельдшером при местном здравпункте. Врач от Бога, он страдал распространённым русским пороком — запойным пьянством.
Нынешний деревенский фельдшер когда-то считался одним из лучших хирургов области. Но, пристрастие к «горькой» сгубило его карьеру. К сорока годам доктор распрощался с врачебной практикой и получил в трудовую книжку волчью запись. Он разошёлся с супругой, оставив её с двумя детьми на руках. Скатился маститый хирург на самое дно. Казалось, недалёк уже конец. Не было просвета — ни в пьянстве доктора, ни в судьбе его.
