Я заметил, как радостно покраснели Груздев и Беспалов: слушали они «дядю Сережу» в оба уха. Лишь теперь я понял, почему эти парни с такой гордостью, верой, любовью говорили о своей коммуне: ведь они действительно «рождались» в ней вторично.
— Наверно, Коля расхваливал нас… особенно Матвея Самойловича? — вновь кивнул Богословский на Груздева. — Кое-чего мы действительно добились в работе. Думаю, правильный метод выбрали. В чем он заключался? Ребята-то были оторви да брось, но мы сумели сколотить актив. Это предрешило успех. Теперь с помощью актива вытягиваем весь коллектив. Перед новичками живой пример: такие же, как они, «городушники», «ширмачи», «скокари» стали знатными людьми коммуны, без пяти минут начальниками. Общее собрание у нас — главный арбитр, судья, движущая сила. Должности воспитателя нет. Есть руководитель воспитательной частью, он организатор массы, изучает всех своих подопечных, находит индивидуальный подход к каждому, проводит необходимые беседы… советуется, когда надо, с управляющим коммуной Кузнецовым, со мной. Ведь у нас немало вполне взрослого народа. Перед нашими воспитанниками огромные перспективы, а если у человека есть цель в жизни, он старается. Только давай ему правильное направление.
Сергей Петрович раскрывал передо мной свои карты, «секреты» работы. Я старался запомнить как можно больше. И радостно было от всего увиденного, услышанного и немного грустно от мысли: смогу ли привить своим воспитанникам такую же любовь к «Новым Горкам», какая есть у их шефов, болшевцев? Прощаясь, я горячо поблагодарил Богословского за радушное внимание.
— Беседу с вами, Сергей Петрович, запомню. Зарядку вы мне дали хорошую. Что сумею, буду прививать у себя в Горках.
Провожал меня к станции Груздев. Когда перешли железную дорогу, я напрямую задал ему вопрос: почему он вчера заговорил со мной на тему воспитания? На губах Груздева мелькнула улыбка, и он признался, что наши горковские коммунары сразу рассказали ему обо мне: политрук совсем зеленый и «ершится». Вот он и решил поговорить со мной по душам, поделиться болшевским опытом.
Расстались мы друзьями. Да ведь у нас и возраст был одинаковый.
Мог ли я тогда предположить, что мы встретимся с Груздевым в Болшеве не как шеф и политрук, а как ученик и учитель? В январе 1930 года трудкоммуна МОНО «Новые Горки» прекратила существование. Весь ее «живой и мертвый» инвентарь — 90 ребят, имущество были переданы трудкоммуне № 2, организованной недалеко от станции Люберцы, в стенах бывшего Николо-Угрешского монастыря. А наше бывшее «поместье», выгодно расположенное у леса, над Клязьмой, пошло под дом отдыха для Болшевской трудкоммуны ОГПУ № 1. Я перешел под начало Богословского в должности преподавателя техникума и руководителя воспитательной частью.
