Как уже сказано, Даниил Александрович записывал разговоры, так что когда-нибудь мы узнаем, что показалось важным ему. Пока же у нас есть отцовские тетради. Пусть это не так много, как хотелось бы, но представление о собеседнике возникает.
Начнем с первых упоминаний. Вряд ли Гранин или отец могли точно вспомнить день и число, когда они познакомились. Ну, а на что дневник? В нем называется шестое и двадцатое октября пятьдесят четвертого года.
Вообразите медика-старшекурсника, который не очень-то занят учебой. У него есть занятие попривлекательней. Он увлечен литературой – и не то чтобы без взаимности. Его фельетоны публикует газета «Смена», клоун Вяткин[288] включает его репризы в репертуар. Да что репризы! Главное, монологи для самого Райкина! Актер всякий раз их благосклонно отклоняет, но именно тут к нему приходит признание. Он удостаивается восклицания капельдинерши, которая провожает его за кулисы:
– Это драматург к Райкину! (запись от 10.4.54).
Услышать о себе такое – это событие поворотное. Сперва не веришь, потом сосредоточиваешься и спрашиваешь себя: «Это обо мне? Уж не Райкин ли ей так сказал, а она повторила?»
Теперь можно отправиться в Дом писателей. Чаще всего литконсультант – фигура анонимная, стоящая на самой нижней ступени писательской иерархии. На сей раз вышло иначе. Отец не только знает, к кому идет, но волнуется по этому поводу. Сам признается, что «чуть не проглотил язык» (запись от 6.10.54).
Вот так Гранин делал первые шаги. Что-то он уже опубликовал и даже, как видим, получил должность, но пока это начинающий автор. Пусть не такой начинающий, как отец (между ними больше десяти лет разницы), но еще даже не член Союза писателей. Ждать осталось недолго, – скоро выйдут «Искатели», – но все же это впереди.
Надо сказать, что о Райкине или Вяткине отец говорит спокойней. Их мнение ему интересно только в прагматическом смысле. Взяли – хорошо, не взяли – попробую в другой раз. Тут же дело в чем-то большем, чем конкретный текст: «Неужели я такой «неглубокий» человек? – размышляет он после гранинской критики. – Неужели это мой предел?» (запись от 20.10.54).
Одна фраза (только она, кстати, и процитирована) кое-что объясняет. Гранин говорит, что «сатира с реализмом не в ладу». Утверждение для этого времени едва не крамольное. Тогдашний канон требовал полного правдоподобия. Только так можно было сохранить бытовой масштаб и избежать обобщений.
Постараемся этого не пропустить. Гранин видит куда дальше тогдашних советских литераторов. Правда, реализовывать свои соображения не спешит. Попробуй он следовать советам, которые давал студенту-медику, его тексты вряд ли были бы напечатаны.
