24.1.71. Пришел от Бурсова. Никогда не хватает духа записать все, о чем мы говорим. А говорим о литературе, о Гоголе и Достоевском постоянно. Он, Бурсов, полон этим, понимает их как никто.
Собирается писать третью книгу, а живет еще разговорами о второй. Удивительная незащищенность. Позвонил акад. Лихачев. Что-то бормотал – мол, конца нет, главное нужно бы назвать – это вывело Бурсова из себя, он расстроился, как ребенок, покраснел…
Все, что говорят о нем – кто что! – становится предметом его волнений. И это не мелочность, а все та же незащищенность…
О своей новой книге. Глава «Мировоззрение Достоевского». Он, Ф. М., был в одном круге проблем всю жизнь… Было в России три писателя со своим мировоззрением – Гоголь, Толстой, Достоевский. Первый хотел исправить мир и погиб, видя невозможность этого… Толстой занимался самоусовершенствованием и на этом свихнулся. Он даже стал сомневаться в необходимости творчества. Достоевский был полифоничен – един во всех лицах. Даже Мышкин – он. В каждом герое – он, и в то же время он старался не сводить свою мысль о человеке к прагматизму, к практическому какому-то результату…
Достоевский – носитель идеи. Это часть мысли Бахтина[723], но… Бурсов связал ее с личностью писателя.
О Пушкине Бурсов сказал, что он еще не разгадан. «Если Пушкин такой оптимист, почему он всю жизнь – еще в 16 лет! – говорил о смерти?»
25.3.71. Звонил Данька Зельдович. Он был с Ушиным в гостях у Смоктуновского. Ушин даже с дочкой. Ушин сказал:
– Вот сидим с гениальным артистом.
Смоктуновский возразил.
– У каждого это есть, но только или не выявлено, или закрыто злом. Зло, недоброжелательство – вот самое страшное. Я начинаю коллекционировать добрых людей.
…Очень, очень тепло относится к своей жене. Говорит, что она много раз останавливала его от неверных поступков, и когда он не слушался, то потом жалел.
Я думал, что есть женщины, к ним относится Саломея[724], у которых при самом обычном уме есть талант добра и порядочности.
Интересно и другое: углубленный и мудрый Смоктун одинок… Сказал в интервью: «Люблю сидеть у костра, сидеть, смотреть на огонь и фантазировать. Разговаривать сам с собой».
Я видел это. Он разжигал костер в нашем лесу, и когда Лена кричала «Смоктуновский!», он сжимался, пятился от нее. Такое веселье ему было не нужно[725].
…Был у Бурсова 21.3. Говорили о литературе.
Блока Бурсов не очень любит. Ахматова? Он считает ее, может, и меньшей по таланту, но рафинированней. У нее нет цыганщины, нет случайного. Все цельно.
