. За 3,5 месяца он без денег – а это не полагается туристу, даже без фотопленки и аппарата, – собрал 15 чемоданов рукописей, картин, гравюр. Он встречался с князем Юсуповым
[713] (у него 10 работ Серова, будущий том «Лит. наследства»), с внуками и правнуками Пушкина, Мартынова, Бакунина, племянниками царя – все люди фантастические. Он получил архивы Аверченко
[714], Дон-Аминадо
[715] (считает его более талантливым, чем Аверченко), письма Толстого у одного из его секретарей (20 штук), письма Тургенева…
Интересен его рассказ о Зиновии Алексеевиче Пешкове, крестнике Горького, его приемном сыне и родном брате Якова Михайловича Свердлова.
Коротко его фантастическая биография. Родился в Нижнем Новгороде у многодетного еврея. В 15 лет был арестован за то, что расклеивал листовки. Познакомился в тюрьме с Горьким, который его крестил.
Не желая служить в России, бежит во Францию, там вступает в Иностранный легион. Прославляется. Герой. Становится послом у Временного правительства, у Колчака, у Деникина. Затем возвращается во Францию. В 41‐м году у Де Голля возглавлял борьбу с армией Роммеля[716]. Посол в Китае, посол в Японии… На могиле: «Легионер З. А. Пешков». Дома иконы.
Зильберштейн о Шагале:
– Посмотрите, куда залез витебский мальчик! – это Шагал показывал ему потолок Гранд Опера.
В другой раз, когда Зильберштейн сказал ему:
– А если бы вы на улице увидели такую же женщину, как вы нарисовали, то как бы вы прореагировали?
Он ответил:
– Илья Самойлович, ну мы-то с вами знаем, что такое женщина.
О Пикассо Шагал сказал:
– Он обманывает публику.
24.9.68. О Плоткине со слов Долининой Зощенко сказал:
– Вчера видел сон. Въезжает Гитович[717] на коне с головой Плоткина в руках.
12.7.70. Последние дни дружу с Соломоном Владимировичем Смоляницким[718], завотделом критики «Литературной газеты».
Он как-то сказал:
– Александру Исаевичу[719] хочется, видно, пострадать. Как и Толстой, когда уходил из дома, хотел «пострадать немного».
Мысль, подозреваю, не его, но очень русская.
…А Кочетова, говорят, издали в Минске[720]. Вот дела! Сколько было разговоров.
10.12.70. Бурсов сказал:
– После третьей книги о Достоевском[721] буду писать о Гоголе[722]. И опять через Достоевского.
Болезнь Гоголя была болезнью духа. Открыв мир, он испугался его, бросился описывать его при помощи идеи и увидел, что мир в идею не вместить. Вторая часть «Мертвых душ» – идея. А с Достоевским было то же самое, но он не испугался бесконечности, а ее зафиксировал и победил.
