Были в двух ошеломительных галереях.
А) Детская. Удивительные работы армянских ребят. Пожалуй, я никогда не видел такого уровня детских рисунков.
Б) Галерея современного армянского искусства с выставочным залом. Это ошеломительно по силе, по мастерству – многие из этих художников уже мировые знаменитости.
Минас Аветисян[535] – солнечная живопись, 13 полотен, еще не все развешены, только что вернулись из Франции.
Ашот Оганесян[536] – неровные квадратики, точно лоскутки материи, из которых делают бабушкино одеяло или домотканый коврик, вдруг обнаруживают пейзаж, корову, возок. За всем этим такое мастерство, что понимаешь – ты встретился с огромным искусством.
Акоп Ананикян[537] – фигурки на его холстах возникают из флера, но по-другому, чем у импрессионистов. Он свободен, иногда вдруг проглядывает Пиросмани.
Акоп Акопян[538]. Сюрреалист. Жутковатая остросоциальная вещь – голосование безголовых. Впереди, видимо, интеллигенция, она молчаливо переживает, сзади вскакивают, голосуют двумя руками, но все без голов.
В этом смысле интересен и русский художник (что-то вроде Поликарпова)[539], его картина «Ностальгия» – это грустный, мастерски написанный шимпанзе с человеческим (почти) лицом, он нюхает веточку, а сам на цепи.
Но полное потрясение я испытал от самодеятельного художника – ереванского сапожника Айка Захаряна[540]. Как и Макаров[541], он пишет фактически себя, свою семью. Вот приготовление бастурмы, мастер с помощником чинят обувь. Это прекрасно по чистоте, как Пиросмани, много юмора, замечательно по рисунку и цвету. Как и Макаров, он, видимо, раздает свои картины, поэтому на выставку тащит то, что только что написал, – картины сохнут прямо здесь.
3.8.80. Итак, церковь, строгий восьмигранник, с повалившимся, вернее накренившимся крестом и огромным количеством хачкаров, камней, около которых может молиться путник.
Армяне непривередливы, им не всегда нужен храм, они молятся на камень – хачкар, они входят в недействующую церковь и там ставят свечу, а если церковь закрыта, то они ставят свечу снаружи.
Эчмиадзин, городок Католикоса, поражает значительностью. Но опять без русской пышности – для армян пышность не нужна, – а строгостью, достоинством, спокойствием.
Мальчики в светском, глаженые, в белых рубахах, и рабочие в монастыре Гаяне – все это монахи, но они одинаково достойны.
Вот это сочетание строгости природы и архитектуры, цветового единства, неотрывности, вписанности одного в другое, поражает.
