4.8.80. Усталость нарастает, так как носимся как сумасшедшие. Вчера приехали около полуночи от Ашота Оганесяна, и Сашка свалился замертво. И все-же усталость – дело преходящее, а вот дом художника в Ереване, квартира, прием – это забыть трудно.
Ашот – человек крестьянский, от земли, от воздуха и камней Армении. Он и думает, и пишет медленно, точно впрок. Начато работ двадцать пять, и к ним он приходит постоянно – ищет, вглядывается, не спешит.
Весь его строй, походка, разговор – нетороплив. Он хочет что-то сказать, поднимает рюмку, а говорю я. Он думает, он сосредоточен.
И объяснения его кратки: «Вот две фигуры. Встреча. Разговор. Добрая весть».
И действительно, цветовое решение яркое, контрастное, смелое. В этом цвете только и можно передать добрую весть.
Потом он достает и ставит картину, она в работе, не завершена. Это влюбленные, сейчас он ищет для них опору. «Эта картина, как и все армянское искусство, – говорит он, – должна быть связана с землей».
…Очень сильны его портреты. Мать. Вначале хотел усадить ее на ковер, но потом решил – лучше не конкретно.
С квадратами я сообразил правильно. Бедный человек берет кусочки и делает лоскутное одеяло, латки. Иногда он может что-то сочинить, а иногда и не сочиняет, а берет что первое попадется. Вот и Ашот создает что-то вроде деревенского одеяла.
…О Минасе[542] говорит с тоской, с нежностью. Они из одного места, из Джаджура.
Потом было застолье, музыка, жена Ашота, милая Ирена, пела прекрасные армянские песни… Немного капризничала дочка – и Ашот стал танцевать с ней. Он медленно, словно нехотя, перебирал ногами, но быстрее, наверное, не надо – это был крестьянский танец. В глазах его грелась любовь к девочке.
…И все же не могу передать полного ощущения от встречи с Ашотом. Худой, в бороде, медлительный, даже слегка застывающий в разговоре, обдумывающий сказанное. Он понимает себя, ловит эмоцию – считает, что мозг только помешает живописи. Это как у меня – мелькнула мысль, и если ее не записать, она уйдет безвозвратно.
…Идея творчества, записано у меня о Тургеневе (Гершензон)[543], – это не суть главное. Главное для него, что он всю жизнь любил женщин.
Для Ашота эта женщина – Армения. Он нежно ее любит, вглядывается, вдумывается. Он берет ее землю и соединяет, сливает ее с человеком. Для всех армян пейзаж, человек, мир – это одно целое.
Его идеи меняются, – они и должны меняться, – а нечно вечное – любовь – остается. Эта любовь есть и у Макарова, и у Айка Захаряна. Ашот сказал о картинах: «они вне времени», а это есть и в любви.
