Кстати, собственно экспозиции тоже имели место. Показать в Доме писателя Калужнина, Макарова или Кордобовского значило обратиться не только к зрителям, но и к будущим читателям: оценят ли они то, о чем он решил рассказать?
Так были написаны роман о Василии Калужнине «…Вечности заложник»[486], роман о Вере Ермолаевой и Льве Гальперине «Роман со странностями»[487], документальные повести «Николай Макаров – художник святого сердца»[488] и «Музыка во льду, или Портрет художника К. Кордобовского». Эту, последнюю, работу из‐за его болезни пришлось завершать мне.
Еще раз повторю: это были не только литературные, но и кураторские удачи. Может, только имя Ермолаевой витало в воздухе, упоминалось рядом с ее великими соратниками, но Калужнина, Макарова, Гальперина и Кордобовского открыл он. Уверен, что, если бы не его усилия, мы бы так и жили без этих художников.
Фон его жизни оставался скорее мрачным. Как началось пожаром в Доме писателя, так и продолжалось. В девяносто шестом покончил жизнь самоубийством Евгений Ковтун (запись от 11.1.96) и умер художник Николай Костров (запись от 25.4.96). Это были люди, определявшие суть того мира, который он считал «своим».
Сам отец заболел. Внешне он бодрился, делал вид, что все поправимо, но в дневнике постоянно возвращался к мыслям о смерти. Трудно быть пациентом – и врачом! Несколько раз в записях упоминается диагноз, который впоследствии подтвердился.
Когда отец долго не обращался к дневнику, то отчитывался за пропущенное. Сперва о том, что его не радует, а потом нечто позитивное. Вот и сейчас можно было сказать: «Кое-что удалось». Уж как он не любил похвальбу, но тут не сдержался: «Все же мы (я) кое-что сделали, это все теперь начали понимать» (запись от 27.10.97).
Действительно, произошло нечто важное. Состоялись выставки Калужнина в Музее истории города (запись от 2.12.97) и Макарова в Русском музее (запись от 12.9.98). Это было вроде как завершение сюжета, начатого романом и повестью.
Закончим историей, почему-то не попавшей в дневник. Хотя тут ничего не выдумано, этот рассказ может быть прочитан как притча.
В конце семидесятых авторитет председателя выставочной комиссии все более укреплялся. Когда директор Дома писателя увидел на чердаке картины, то сразу обратился к нему. Вот, говорит, что нашел. Рамы тяжелые, сюжеты мифологические. Впрочем, есть кое-что без сюжетов, но тоже интересное.
В расширенном составе отправились на чердак. Действительно, картины. К ним приложена квитанция, в которой написано, что покупка совершалась через комиссионку. Картина Малевича – десять рублей, картина неизвестного художника семнадцатого века и того меньше – пять.
