Наедине с собой колебания были. Иначе зачем он искал сторонников? Видно, хотелось заручиться поддержкой. С детства его приучили к тому, что верить проще не в одиночку, а в коллективе.
Однажды по этому поводу был собран синклит в составе И. Фонякова[396], С. Ботвинника[397] и Д. Гранина. Несколько часов – под вкусную еду и разные напитки – они слушали протоколы сеансов.
Не помню, как реагировали Ботвинник и Фоняков. Что касается Гранина, то он почти все время молчал и улыбался своей фирменной улыбкой, очень похожей на ухмылку. Трудно было понять, означает она «в этом что-то есть» или «в этом нет ничего».
Правда, не то в одобрение, не то просто так, Гранин рассказал о своей встрече с Вангой. Когда он появился на пороге ее дома, то первое, что она произнесла, было: «Вашу мать зовут Анной», – и он ответил: «Да».
То, что отец увидел в этих сеансах спасение романа, объясняет не все. Надо помнить и об атмосфере девяностых годов. Как грибы после дождя появлялись первые бизнесмены и первые игроки на политическом поле. Среди них хватало самозванцев. Едва поверишь посулам, а уже видишь, что тебя обманули (запись от 14.5.93).
Есть еще одно, о чем сказал Морис Дрюон[398], с которым отцу в это время довелось встретиться. Французский писатель диагностировал шизофрению власти (запись от 15.6.93). Каждая из ее ветвей не слышала другую и существовала сама по себе. Да и люди раздваивались: присягали новым порядкам, но втайне им не доверяли.
Какой выход? Часто его находили в том, чтобы не упростить, а усложнить. Повсюду мерещились вторые и третьи смыслы. На помощь приходили уже знакомые медиумы, индийская философия и книги о жизни после смерти (запись от 15.4.94).
В этом смысле надо вспомнить сочувственно упомянутого академика В. Казначеева[399]. Его теории тоже говорили о чем-то большем – большем, чем электромагнитные поля или физическое тело. Утверждалось, что за границами установленных наукой возможностей человека ожидает бессмертие.
Эти идеи отлично вписывались в ту картину мира, населенного медиумами и духами, в которую старался поверить отец.
Если с точки зрения биологии и физики теории Казначеева не выдерживали критики, то для истории они безусловно важны. Видно, было что-то в этом времени, что способствовало появлению фантастических концепций.
Вспомнив о Форде[400], индусе Йогананде[401] и упомянутом Казначееве, отец пересказывает разговор о кошках, удивляющий глубиной и отсылками к древней истории. Уж не увлеклись ли его участники туманными идеями? По крайней мере, здесь это выглядит так.
