Радость успеха, он не познал его. Впрочем, был Терновец[387], был Никритин[388] – это искренне… Успех, а потом 40 лет неуспеха. Стоит ли?
Значит, живопись – это воздух, он не мог не дышать.
12.7.87. Советовался с Граниным о Калужнине, как быть, – одни люди под подлинными именами, другие – под вымышленными. Он сказал: «Неважно. Как напишется – так и надо».
3.8.87. …Продвигаюсь, но крайне медленно – почти стою на месте. Очень хочется писать другое, но пути назад не вижу, да и нельзя… Странное со мной случилось полтора месяца назад, а если календарных, то 35–40 дней: не могу сдвинуться с места. Одно и то же пишу ежедневно, топчусь, но не ухожу никуда. Что делать?! Это столбняк. А м. б., это тот заколдованный Калужнин, через которого одни беды. Моя беда. Если завтра не завершу этот кусочек, – 10 страниц – то не знаю, что смогу предпринять еще. И назад нельзя, договор держит.
Вот попался!
8.12.87. Появилось ощущение, что Калужнин – это главная моя книга. Но устал я от нее ужасно.
18.3.88. Сегодня закончил (дочитал – понял, что вышла) книгу о Калужнине! Ай да Ласкин! Ай да сукин сын! Спасибо всем, кто помогал, – думаю особенно о родителях, о маме и папе. Спите, родные мои, спокойно…
Господи, сколько же времени я писал? Сколько сомневался, говорил – кадавр, труп! – это Гранину, а он смеялся. И вот кое-что на столе, книга самая большая в моей жизни, самая значительная.
16.5.88. Роман очень жду! Как правило, мне мало что удавалось, но теперь мы иначе пишем – открытее, меньше уловок, больше искренности, правды.
26.6.88. Для романа, как возможный вариант. О Евдокии Николаевне Глебовой-Филоновой. Я – и статуя Свободы в Америке. И Е. Н. с синей лампой, спасшая мировые шедевры, как русская статуя Свободы[389]. Написал бы, но, боюсь, слишком громко…
3.1.91. Читаю первую корректуру романа «…Вечности заложник» и думаю – нет ли моей ошибки в сохранении кое-каких имен, особенно – Самохвалова[390]… Всегда возникает дилемма: жизнь – и литература. Хотя литература – это жизнь, но пропущенная через себя.
