Сорванец | страница 7
— Целый день где-то носился, бог знает что делал — посмотри, на кого ты похож! По крайней мере, хоть ночью будешь чистый!
III
Утром мы шли по чернику. Собирались у речки и всей компанией отправлялись в лес. Каждый нёс с собой кувшин, а то и два, кое-кто даже прихватывал с собой плетёную корзинку. И у каждого была кружка, она торчала из горла кувшина или болталась на пояске.
По правде говоря, я всегда брал с собой только один кувшин, и то не больше двух литров. Всё равно я никогда не приносил его домой полным. Как я ни старался, больше литра черники никогда не набирал.
В лесу мы выдерживали только до обеда, не дольше. Потом шли на речку. Туда нас тянуло сильнее всего. Конечно, из лесу можно идти тихо-мирно, можно что-нибудь рассказывать или петь. Можно, конечно…
Но так у нас никогда не бывало. Не раз по дороге ягоды катились в пыль, когда я спотыкался о камень, но ещё больше черники высыпалось во время драки. Домой я приносил самую малость. Зато измазан я был ею изрядно. А если уж разгоралось настоящее сражение, то и вся моя стриженая голова становилась фиолетовой.
А то вот Венца Коларж отбился как-то от нашей компании ненадолго — потом приходит, и уже кувшин у него полон. Я, мол, ждать вас не буду, пойду домой. Нам это было странно. Венца был не из тех, кто быстро собирал чернику. Разве что…
Ну конечно, он у каждого из нас отсыпал немного, вот вам и полный кувшин. Ах, ты так! Это тебе даром не пройдёт! Налетели мы на Венцу, как рой ос. Нет, мы его не били, мы его красили. Мы извели на это всю ягоду из его кувшина, и теперь его родная мать не узнала бы. Вот это был красавец! Он смело мог выступать в цирке вместо негра! Черника в ушах, в волосах, вся башка фиолетовая, как незрелая маковка. Потом мы его отпустили. Думаю, прежде чем идти домой, он долго оттирался песком у речки. Зато в другой раз неповадно будет лазить по чужим кувшинам.
Рассказывая про чернику у Венцы в волосах, я невольно вспомнил, как выглядела моя голова в те времена. А дело было так: с малолетства до четырнадцати лет я знал парикмахера только по золотой тарелке, которая висела над его заведением вместо вывески. Вечно я ходил безволосый. Не то чтобы они у меня не росли, нет, они из меня так и лезли, но бабушка всегда вмешивалась вовремя. Как только она замечала, что волосы у меня опять отросли, она усаживала меня на табуретку и начинала обрабатывать мою голову. При этом она обходилась только ножницами и гребнем.