— Зачем они это сделали? Что им надо?
— Конкуренты, — с горечью бросил он, будто это короткое слово все объясняло.
По мере того, как мы приближались к буровой, температура воздуха быстро повышалась.
К Кэпу подбежал Коротышка. Автомат плясал в его руках. Он что-то крикнул, показывая в сторону. Мы свернули и вышли к буровой с наветренной стороны. Я видел, как зелень на деревьях свертывалась, покрывалась золотистой корочкой, присыпалась кое-где тонким слоем пепла, и вдруг все дерево вспыхивало, превращалось в свечу. Огонь урчал, трещал, визжал от удовольствия, орал от радости, превращал предметы в негативы, приближал их истинный вид. Мне пришлось включить дополнительную термозащиту.
Кэп дышал с присвистом, жадно хватал воздух, пытаясь восполнить запасы кислорода в легких и крови. Я рассмотрел узелки и язвы на легочной ткани и определил, что ему — бедняге — недолго осталось жить: два-три года.
Кэп наклонился и поднял из травы пустую кобуру.
— Ник! — закричал он. — Сюда!
Они принялись рассматривать предмет. Ник задумчиво произнес:
— Люди Шакала не носят «вальтеров».
Кэп показал ему две буквы — «с» и «е», вырезанные на внутренней стороне кобуры.
— О господи! — завопил Ник, хватаясь за голову. — Этого нам только не хватало!
Кэп неожиданно засмеялся дробным, лающим смешком. Я понял, в чем дело, и взглянул на его легкие. Они работали в бешеном темпе. Я не выдержал, потянул его за рукав:
— Идемте отсюда поскорее.
— Это еще почему? — Он подозрительно взглянул на меня.
— Вам вредно здесь оставаться. Слишком жарко.
— Будет еще жарче, — проговорил он, продолжая испытующе смотреть на меня.
— Знакомая штучка, а? — зарычал Ник, подбрасывая кобуру, и его рассеченная бровь сломалась под прямым углом.
— Не заводись, — сказал Кэп. — Потом разберемся с ним. Давай туда. Посмотрим, что можно спасти.
Но спасать уже было почти что нечего. Огонь распространялся очень быстро, с оглушительной какофонией, — высвобождалась энергия, накопленная миллиардами живых особей на протяжении тысячелетий. Их кровь и плоть там, в земных недрах, под чудовищным давлением постепенно превращалась в черную вязкую массу, которую научились использовать — опять же! — для движения. Сгорая в железных утробах, черная кровь двигала машины — машины для приготовления пищи и одежды, машины для убийства, машины для передвижения. И те, кто обслуживал их, пользовался ими, чаще всего не задумывались над тем, ЧТО или КТО везет их, кто совершает работу. Они не думали о жизнях, заключенных в нефти, превратившихся в нефть — промежуточный продукт, продукт перехода, возвращения в огненное родимое лоно.
