Казалось, что новый султан находится под влиянием Халила, прежнего министра Мурада, который, как известно, отличался таким же миролюбивым нравом, как и его господин. Византийские дипломаты издавна всячески обхаживали Халила, чтобы заручиться его дружбой, и с радостью увидели, что их труды не прошли даром. Однако более прозорливый наблюдатель мог бы понять, что миролюбивые жесты Мехмеда неискренни. Ему пригодился бы мир вокруг границ, пока он планирует свои грандиозные кампании. Влияние Халила было не так велико, как думали христиане. Мехмед так по-настоящему и не простил его за ту роль, которую он сыграл в 1446 году. Его союзник Исхак-паша был далеко, в Анатолии. Заганос-паша, теперь второй визирь, в течение нескольких лет находился с ним в холодных отношениях и был близким другом Шехабеддина, евнуха, доверенного слуги Мехмеда и сторонника войны.
Внутренняя политика османского двора, однако, была неизвестна европейскому миру. Западное христианство с восторгом услышало от Венеции и Будапешта о миролюбии султана. После унижений Никополя и Варны ни один западный властелин не торопился снова выйти на поле боя и драться с турками. Куда приятнее было верить, что в этом нет никакой необходимости. Мало того, никто из них и не мог предпринять каких-либо действий, ибо у всех были свои заботы. В Центральной Европе Фридрих III Габсбург был слишком занят устройством своей императорской коронации в Риме, которая должна была состояться в 1452 году и ради которой он продал свободы германской церкви еще четырнадцать лет назад. Кроме того, он имел притязания на Чехию и Венгрию, так что ему и во сне не привиделось бы, что он союзничает с Яношем Хуньяди, регентом его соперника, малолетнего Владислава V. У короля Франции Карла VII хватало дел с восстановлением страны после тягот Столетней войны; к тому же ему приходилось опасаться могущественного вассала в лице кузена, Филиппа Доброго, герцога Бургундского, обладавшего куда большими землями и богатствами, чем он сам. Филипп был бы рад примерить на себя плащ крестоносца, но, даже если бы он мог рискнуть и покинуть свое герцогство, он слишком хорошо помнил несчастную историю своего отца Жана, взятого в плен турками при Никополе. Англия, ослабленная лишениями войн с Францией и управляемая благочестивым, но слабоумным королем, едва ли могли выделить солдат для иностранных авантюр. Нельзя было ожидать и помощи или даже какого-либо внимания со стороны монархов таких далеких земель, как Скандинавия и Шотландия; а у королей Кастилии и Португалии были свои враги-басурмане, с которыми они сражались на пороге своего дома. Единственный правитель, который хоть сколько-то интересовался Левантом, был король Арагона Альфонсо V, занявший трон Неаполя в 1443 году. Он заявлял, что хочет возглавить экспедицию на Восток. Но поскольку он не скрывал своего желания сделаться императором Константинополя, его предложения помощи вызывали подозрения и едва ли были выполнимы.
