Отдельные строки кажутся очень логичными:
Я
поэзии
одну разрешаю форму:
краткость,
точность,
точность математических формул.
А потом, вдруг, совершенно заумные фразы:
Аксиома:
Все люди имеют шею.
Задача:
Как поэту пользоваться ею.
Он настаивал на неожиданности сочетаний, в частности на том, что последует, когда начинается, по его словам, самое интересное, когда начинаются события конца двадцать первого века. И он спрашивал: «А как ты думаешь, что придёт, что должно за этим последовать? Можешь догадаться?» и вперёд меня говорил: «Картина невыносимой скуки, картина невыносимого опошления – опошления, требующего неизбежно новой революции».
Очень любопытно, что у него всё время это менялось, даже не в течение лет, а в течение разговора: – Что же это, события непосредственные, вот разговоры непосредственно с Лениным предстоят? Или это что-то такое, что наступит через пятьсот лет? Во всяком случае, это была сокровенная тема. Он, конечно, понимал, что эта тема становится для советской нормы всё более неприемлемой. И он так и не нашёл тех возможностей, которые бы ему позволили поставить свои самые насущные вопросы. Это была крайне трудная тема, становившаяся трудной начиная с заглавия – какой же это Интернационал? Это же всё менялось – «четвёртый», «пятый» и так далее. Этот «новый бунт / в грядущей / коммунистической сытости» – тема, которая его тогда преследовала, которая была не одной из тем, а Темой.
Маяковский совершенно не представлял себе, что будет. В этом отношении он был глубоко слеп, как, впрочем, и Брик.
Брик представлял себе вещи так, что будет демократия и дискуссия в пределах партии, он себе совершенно не представлял полную ликвидацию фракционности. А Володя действительно представлял себе, что коммуна –
это место,
где исчезнут чиновники
и где будет
много
Он в это верил. И он верил, что он совершает большой подвиг, когда писал свой не то «пятый», не то «четвёртый» «Интернационал». Он меня расспрашивал об Эйнштейне, и я его никогда не видел таким восторженным. Он действительно верил, что будет воскресение мёртвых – это фёдоровская [идея]>188. Володя так восхищался Эйнштейном, что уговаривал меня, чтобы мы послали ему через РОСТА телеграмму с «приветом науке будущего от искусства будущего»>189. Я не помню, была она послана или нет.
Он не выносил мысли, что Россия может прийти к соцреализму, к тому, что будут играть «Травиату», «Онегина» и так далее и что страна будет глубоко консервативной и реакционной в отношении искусства.
