Будетлянин науки | страница 49
Отношение Маяковского к Луначарскому было двойственное. С одной стороны, это был человек, который признавал его и часто старался помочь. С другой, Маяковский видел в нём сильное бюрократическое начало и, кроме того, оппортунизм – тот оппортунизм, который находит себе любопытное отражение в строках обеих последних пьес («Клоп» и «Баня»), где либо говорится прямо о Луначарской улице>185, или же фразеология Победоносикова пародийно отражает фразеологию Анатолия Васильевича.
У Маяковского был громадный страх перед тем, что революция измещанится, что она обрастёт бытом. К этому обрастанию у него была совершенная ненависть. Об этом он пишет, этому должен был быть посвящён «Пятый Интернационал». И ему долгое время казалось что в близком будущем возможно поднять то, что он тогда называл «Революцией Духа», против омещанивания, против консерватизма в архитектуре, против мления на операх Верди и так далее.
Но в то же время, – хотя он заявлял, что этого не будет, – он очень опасался, что [быт восторжествует]. У него были острые и далеко не весёлые прогнозы. Он это ощущал: нашествие быта – и в частной жизни, и в искусстве, в культуре, во всём. Разговаривали мы, и не раз, о писавшемся долго и так и не дописанном котором-то «Интернационале». Когда он работал над этой поэмой, он был очень неуверен и очень раздражителен, если с ним начинались по этому поводу какие-то пререкания, споры. Она ему казалась самой важной из всего, что он сделал, – самым важным по широкому захвату тем. Вообще вопросы «Революции Духа» были для него долгое время основными вопросами Октябрьской революции – именно с точки зрения предстоящей «Революции Духа» Маяковский определял своё отношение к Октябрю>186.
Помню, как он читал мне одну из версий [«Интернационала»], и читал замечательно. Всё это было глубоко, глубоко продумано как стихи. В разговорах об этой поэме он настаивал на хитроумном сочетании логики и зауми. Когда я говорил ему, что ход поэмы становится очень рациональным, очень публицистическим, он сердился, усмехался и говорил: «А ты не заметил, что всё решение таких математических формул и так далее у меня совершенно заумное?» – что это только кажущееся: кажущаяся боязнь поэзии, боязнь стиха, а на самом деле всё это очень построено, так, как построена сатирическая заумь.
