– Чайковский, пятая симфония, – объявил старик. – Аллегро кон анима. Я хочу тебе помочь. Ты в беде.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– Я же не глухой и не слепой. Я всё вижу и слышу. Но главное, у меня есть интуиция.
– У тебя есть деньги? – спросил я.
– Есть, – сказал дворник. – На кармане около двухсот рублей. Есть ещё на карте. Там три тысячи лежит.
– Тогда не беспокойся.
– Дать денег любой дурак может.
– Не скажи. А если так, дай мне пару адресов этих дураков.
– Брось. Я хочу сказать кое-что. Ты мой сын.
– Нет, я своего папашу знал. Я его копия. Внешне, по крайней мере.
– Чёрт с ним, с папашей! Я имел в виду, что ты для меня как сын. Ты единственный, кто не брезговал остановиться и поговорить со мной. Я люблю тебя, мой мальчик.
Старик прослезился. Мне стало неловко.
– Поцелуй меня, – сказал он.
– Как? В смысле?
– Как отца. В щёку.
Я встал и поцеловал его в щёку. Неожиданно он меня обнял. Дурдом какой-то! А от Чайковского мурашки бегали по коже.
– Ладно, – отлип от меня старик. – Расскажи мне всё.
– Водки точно нет?
– Я же сказал. Я не держу в доме спиртное уже семнадцать лет, четыре месяца и шесть дней. У меня есть отличный цейлонский чай.
«Не с помойки ли?» – подумал я.
– Я слушаю, – сказал старик.
И я всё рассказал. Ну, как всё? Про встречу с Ирадой и заказ на убийство Вагиза я пока промолчал. Но в остальном исповедался полностью. Даже про тигра, которого видел на дороге. Старик молчал. Я подумал, что сейчас он меня выгонит.
– Два миллиона туда, два сюда, – наконец подал он голос. – Это просто…
– Охуеть?
– Нет, нет, не говори этих слов. Я не ругаюсь матом в доме уже семнадцать лет, четыре месяца и пять дней.
– Но на улице-то материшься, я слышал.
– Там сложно не материться. Погоди, Пётр Ильич меня слишком умиротворяет. Нужно, чтобы мозг работал.
Старик сменил пластинку. Заиграло что-то грозное, бодрящее, прочищающее разум.
– Шостакович, – объявил он. – Симфония номер восемь.
– Класс!
– Мне надо хорошенько всё обдумать.
– Это точно.
Он сел на топчан и уставился в одну точку. Закипел чайник, и я его выключил.
– На ночлег я тебя устрою, – сказал старик.
– Спасибо.
– Тут живёт одинокая глухая бабка. Я ей помогаю иногда. Мусор выношу, в магазин хожу. Поживёшь у неё. Я скажу, что ты мой сын. Она точно пустит.
– Ох, спасибо.
– Сиди здесь.
Старик вышел. Шостакович закончил. Я выключил проигрыватель. Включил плитку, чтобы снова нагреть чайник. Вскоре старик вернулся.
– Дело в шляпе, – сказал он. – Бабка тебя пустит. Она спросила, любишь ли ты кошек.
