. Его реакция была созвучна волне народного патриотизма, обращенной против всего, что ассоциировалось с тремя державами Антанты. Предприятия германизировали свои названия, устраняя любые следы английского или французского языка, театры прекращали ставить пьесы Шеридана или Толстого, а газеты взяли за правило избегать иностранных слов
>37. Макс Либерманн был одним из многих интеллектуалов, вернувших британские и французские академические награды и призы
>38.
Судя по всему, немецким сионистам как членам транснационального движения оказалось гораздо сложнее отречься от связей с внешним миром. В конце концов, этот конфликт оказался полной противоположностью их долгосрочной цели – объединению евреев. Но, не считая немногих примечательных личностей, таких как юный Гершом Шолем, большинству германских сионистов легко удалось обойти моральный вопрос сражения с другими евреями. Правда, обоснование их позиции потребовало настоящей словесной гимнастики. Артур Хантке, председатель главной сионистской организации Германии, признавал, что сражения с другими евреями могут «задушить всякие остатки чувства общности». Но куда более вероятный исход, утверждал Хантке, – что война «разожжет уже угасшее национальное чувство, сделав очевидным, к чему в конце концов приводит диаспора»>39.
Решение немецких сионистов поддержать военно-экономическую деятельность Германии выявило, до какой степени еврейские общины в едином порыве мобилизовались в конце лета 1914 года. Раньше они не имели столь решающего значения в еврейской жизни, и их внезапный всплеск патриотизма удивил многих наблюдателей. Как сардонически прокомментировал один либеральный раввин, «даже сионисты открыли в себе истинное немецкое сердце»>40. В «духе 1914 года» многих евреев, будь их взгляды либеральными или сионистскими, привлекала идея укрепления связи между немцами всех социальных, религиозных и экономических слоев. Очевидно, именно так Мартин Бубер воспринимал первые недели конфликта. «Еще никогда концепт «народа» не был так реален для меня, как в эти последние недели», – с воодушевлением сообщал он в письме к собрату-сионисту Гансу Кону>41. Среди призывов к мобилизации оказалось легко обойти вниманием отдельные вспышки антисемитизма. Возможно, такие моменты дискриминации негативно отразились на будущем, но в августе 1914 г. они были не в силах свести на нет поддержку со стороны евреев.
В течение августа мужчины, которые, как ранее казалось, охотно шли волонтерами, начали отбывать на фронт. Гуго Розенталь и его четыре брата один за другим покинули свой дом в западном районе Липпе. Всего несколько недель назад семья собралась вместе, чтобы отпраздновать свадьбу старшего брата Розенталя. Теперь же все, чего хотелось его матери, – «сидеть у окна и плакать». Этот образ глубоко врезался ему в память
