— Ты же любишь Японию, — сказала подружка.
На картинках спруты, угри, мурены и миноги спаривались с девушками, и девушки определенно получали удовольствие от происходящего.
— Мерзость! — воскликнула шокированная Саша.
— Мерзость, — прошептала она, глядя, как похотливо сжимает осьминог водолаза.
Подстегнутая морфием фантазия Гродта наделила иллюстрацию жутковатой чувственностью. Присоски моллюска были пухлыми, почти человеческими сосками. Витки щупалец жадно оплетали бедра кричащего водолаза, но кричал ли он только от боли?
Саша кликнула на пятую картинку, черновой набросок.
Малейшие сомнения развеялись.
Там были мухи. Но не они являлись центральным персонажем рисунка.
Грифель — с нажимом, остервенело — начертал объятое пламенем демоническое существо. Частично это был автопортрет, в чертах лица узнавался сам Гродт. Он пририсовал себе раскосые глаза. Над головой росли козлиные рога, за спиной — крылья насекомого. Руки были согнуты в локтях и подняты вверх, демон словно кормил с ладоней парящих кругом мух. Вместо ног были мушиные лапки, а грудь усеивали раны, как отверстия на теле суринамской лягушки. Или как крошечные печи, учитывая огонь. В дырах находились младенцы.
В углу рисунка чернела надпись: «Баал-Зебуб».
Саша закрыла вкладку. Ей стало не по себе от того, как таращатся на нее монголоидные глазища чудовища.
Гугл рассказал, что Баал-Зебуб был божеством ассирийцев и вавилонян. Его почитали в Ханаане, Сирии и Финикии. Согласно Ветхому Завету, язычники приносили кровожадному богу жертвы — младенцев, которых запекали в специальных сосудах. Баал-Зебуб (какое мерзкое имя, словно звериный рык) повелевал мухами, символом нечистоты, в том числе духовной.
Будь у Саши талант Гродта, она бы не тратила его на скверных божеств.
— Послушай-ка.
Она перечитала статью из «Вестника старины» вслух, для мамы.
— Ну точно, — резюмировала мама, — а я гадаю, где я видела такую архитектуру. Музей! Окна, как в городском музее.
— Бог с ним, с музеем. Художник, который покончил с собой!
— И что?
— Он жил в нашей квартире.
— Кто тут только не жил за столетье с четвертью.
Мама, в отличие от Саши, не была впечатлена.
«Век назад, — подумала Саша. — Субтильный неудачник, выплюнутый столицей».
Она представила, как Гродт, сгорбившись, царапает на стене муху, а в соседней комнате, быть может, посапывает его мать. Дорисовав, он выходит из квартиры и бредет на третий этаж…
Саша понимала издателей, отказавшихся сотрудничать с художником. Чего доброго, после похотливых осьминогов он бы всунул куда-нибудь и своего Зебуба.
