Она укрылась с головой, спряталась под одеяло и вскоре увидела луну в темноте.
Луна была круглой
(здесь всегда полнолуние, — подсказал на ушко встревоженный шепот)
и огромной, точно она вплотную приблизила к земле свой плоский щербатый лик, в кратерах и моренах. Ее мертвенного света хватало, чтоб озарить каждую трещинку на красно-буром фасаде, каждую черепицу двускатной крыши.
Саша стояла в десяти метрах от дома, и ветерок трепал подол ее футболки, ткань клеилась к телу. Голые ноги. Босые ступни. Сочная трава покалывала пятки, доставала до щиколоток. Сорные злаки вытеснили цветы с клубы, сама клумба исчезла под зеленым мерно колышущимся морем, чьи волны подступали к зданию, и кругом ничего не было, кроме трав.
«Сон», — подумала Саша.
Трехэтажный дом нагонял уныние. Фрукты барельефа сгнили, почернели плоды, виноград высох, превратился в изюм. Пропали антенны. Отражая лунный свет, стекла мерцали, и, хотя было тепло, по коже Саши поползли мурашки. Встали дыбом волоски на руках.
Из квартир, из продолговатых окон подъезда, из фонаря под кровлей на нее смотрели незримые жильцы.
Краем глаза она уловила какое-то движение у турника, обернулась. Сорняк шевелился. Ветер, просто ветер.
Она снова посмотрела на дом, и сердце сжалось в груди, желудок скрутило.
В оконных проемах метались огоньки, как помехи на экране телевизора, потрескивающий хаос черточек и зигзагов.
Подъездная дверь распахнулась, там, в портале
(стоял человек в полосатом свитере, с обожженным лицом, похожим на пиццу, с усмешкой на расплавившихся губах, его кожа тянется, как сыр, поля его шляпы скрывают глаза)
никого не было.
Саша попятилась, ноги разгребали полынь и медуницу, колючий, жалящий чертополох.
Луна нависла громадиной над болотом.
Хррр…
Хррр…
Заскрипело, Саша подумала, что дом сейчас кинется на нее, как изголодавшийся зверь. В портале
(Фредди щелкал лезвиями перчатки, скреб отточенными стальными когтями по наличнику, волдыри вздувались на его морде, как белок жарящейся побулькивающей яичницы, лопались, и из ран тек гной)
коптилась тьма.
Справа зашуршало, вспучилась кочка, другая. Земля шла горбами. Турник накренился.
Саша бросила взгляд на дом, почуяв новые перемены.
На скамейке сидели дети, мальчик и девочка. Не те, что встретились ей в реальности днем. Они были старше, лет двенадцати-тринадцати, у девочки уже очерчивалась грудь под холщовой рубахой.
Саша не смогла закричать, словно рот набили травой.
Детям отрезали головы. Отрезали, а потом перешили: телу в женской рубахе — голову мальчика, телу в штанишках и старомодной курточке — девичью кудрявую голову.
