— Ну, Ветров, ты что-то не туда коней погнал, — тихо заметил Салевич.
— Понесло, понесло уже! — вскрикнул Шулейко.
— Не перебивать, когда говорит старший! Я еще не закончил, — не уступал Ветров.
— Так ты до утра нам будешь лекцию читать, — весело шутил Шулейко.
— До утра не буду, но еще одну минуту займу, — уточнил Ветров.
— Только одну! Засекаю, — веселился Шулейко.
Несколько мгновений Ветров молчал, глядя поверх очков в окно, за которым почти сразу выявлялись стена и окна здания Дома пионеров, откуда слышалась веселая танцевальная музыка.
— Ты слабак, Юлик, — как бы про себя повторил Ветров. — Тонкий, нежный слабак. Выдержать всю эту черноту могут только толстокожие и глухие. Пусть тебе будет хорошо там, если ты так решил...
— Ну вот... хорошо закончил, — заметил Шулейко.
Ветров немного приподнял рюмку, выпил. Остальные поддержали.
Мой разбег набирал скорость, шире раскрывались крылья. Одной ногой я уже оторвался от земли.
Разговаривали все сразу, не слушая друг друга. Пили и разговаривали опять.
Я летел — свободный, легкий. Все было хорошо, без проблем. Ничто земное не тяготило мне душу. Иногда встревал в разговор, что-то рассказывал, смеялся, слушал других. Оставалась одна сложность: доехать домой. Но об этом я пока не думал.
***
Голубой тигр раздирал мой череп и загнутыми длинными когтями царапал мозг. Будто циркулярная пила звенела в моей голове. А он продерет когтями и в глаза ласково смотрит, продерет — и смотрит. Моя голова трещала от этого невыносимого въедливого звона, который болезненной волной прокатился по мне.
Дзи-и-инь! - уже в который раз, и усмешка тигра, и моя безвольная слабость, чтобы его оттолкнуть. Я не мог пошевелить свое разбитое неподвластное мне тело, которое, будто холодец, расползалось по дивану. Оно не подчинялось никаким моим командам. Только под когтями тигра закипал в голове циркулярный звон, и всего насквозь пронзала болезненная дрожь. «Отойди-и-и... не трогай мою голову... ты — фашист...» — как-то так хотели защититься мои пересохшие губы от тигра. Но дальше хотения дело не шло; на этой примитивной стадии все обрывалось. Мне так делалось жаль себя за свою немощность, что даже две слезинки выкатились из глаз. Не знаю, кому жаловался: «Я совсем один, никому не нужен, никто меня не любит, никто не пожалеет... И этот ненавистный тигр! Зачем он расколол мне голову?! Чего он хочет? Я не желаю его видеть! Ну заберите кто-нибудь, выгоните из квартиры это животное. Подоприте двери рельсом, на окна повесьте решетки, чтоб он не залез опять. Лю- ю-ю-ди-и-и! Братья и сестры! Я же тоже вам брат. Неужели на погибель бросите человека? Голова... моя голова... Гоните, гоните... Не могу больше терпеть эту циркулярку!..»
