И дальше голос Стаса в прямом смысле меня ошарашил:
— Юлик умер.
Пауза.
— Александр, ты слышишь меня?
Пауза.
— Алло, алло!
Пауза.
— Да что за черт с этим телефоном! — и я услышал, как Стас выругался.
Его ругань совсем не была похожа на обычную — грубую и вонючую. Из уст Стаса она звучала мягко, будто тебя нежила шерсть ласковой кошки.
— Не кричи, слышу, — сглотнув воздух, который в первое мгновение железными щипцами сжал грудь, успокоил я Стаса.
— Он теперь в морге. Нужно ехать туда... привести его в порядок... привезти... У тебя есть время?
— У меня репетиция с утра...
— Все репетиции отменили.
— Тогда есть.
— В таком случае, сейчас пять минут девятого, встретимся в десять часов на работе. Будет ждать автобус. Сможешь?
— Смогу! — неожиданно разозлившись, огрызнулся я и, будто извиняясь за свою грубость, добавил тише: — Ну сказал же... — и первый положил трубку.
За окнами конец марта. Снег давно сошел — да и зима не очень снежная была, но погода теплом не тешит. Все время какая-то промозглая, скверная, она держит настроение на границе крутого мата и той надежды, когда наконец утихомирятся северные, что как наждачкой обдирают кожу, ветры, и с юга поплывет желанное тепло, по которому давно соскучилось все живое.
Живое?! Это трава, деревья, рожь, бабочки и разные козявки, это всякие животные и птицы, это вода и ветер... Это все то, что есть на земле. И человек. И все эти жизни подчинены времени, которое только и делает то, что с самого первого их появления под солнцем готовит смерть. Жизнь и Смерть.
Две большие, во все времена неразгаданные тайны. Сколько бы человек не корпел над ними мыслью, сколько бы не создал разного, сжигая себя в поиске истины, сколько бы не наделал глупостей — все равно они тайна. Вечная тайна вселенной. И не будет ей разгадки.
Вот и Юлик. Родился человек, жил человек и умер...
Как все просто на словах: родился, жил, умер. Но это только на словах. Хотя всякое слово несет в себе какое-то понятие, смысл. И насыщено его каждое мгновение солнцем и воздухом, дождем и туманом, слезами и радостью, теплом и холодом, верой и безверием, отчаянием и надеждой... Каждое мгновение! Они непринужденно сменяют одно другое, давая право на новый день, на новое завтра. И только однажды — его не давая...
Вот и Юлику не дали. Не знаю, почему. Хотя могу предполагать, могу догадываться. Для меня он человек не посторонний: много лет спина к спине сидели в одной гримерке; поднимали рюмку и рассуждали про будущее, ругались (чуть не дрались) и жили дальше.
