Бульвар | страница 28
Молча выпили.
Про что говорили парни до меня, я не знал. Начинать опять вспоминать Юлика было бы с моей стороны не лучшим действием. Был уверен: ребята говорили, вспоминали. Я ждал продолжения их разговора, чтобы непринужденно вплестись в него своими мыслями. Забытый мной день Юликовых сороковин отбил все желание что-то говорить. Было мгновение, когда я подумал: может, уйти, сославшись, например, на срочную запись на радио. Мне показалось, что я не вписываюсь в круг поминающих. Но потом все-таки остался, только засуетился немного.
— Так я в магазин. Десять минут, и буду, — предложил я.
— Не нужно. У нас еще целая батарея, — успокоил меня Салевич.
— Вот это допьем, а потом смекнем, — блеснув влажными глазами, срифмовал Амур.
— Поэ-э-эт, — немного издеваясь, сказал Салевич, и его круглое лицо со светлыми негустыми усами и такой же бородой расплылось в улыбке.
Салевич сам писал стихи, довольно неплохие, и этим своим хобби часто доставал меня, требуя внимания. Я слушал — чаще хвалил. А когда находил, как мне казалось, нечто далекое от поэзии — огорчал замечаниями. Салевич не обижался, а мой искренний анализ понимал как приглашение почитать новые стихи, тем и пользовался. А я не мог отказать, слушал, делал замечания, потому что понимал: поэту нужен хоть один, профессиональный — таким я себя считал — слушатель, который может подсказать что-то основательное, похвалить или покритиковать.
— Поэ-э-эт, — еще раз повторил Салевич.
— Амурчик — не трубадурчик, — подзадоренный Салевичем, забавлялся Амур, выдавая новый экспромт.
Другой раз, играя в шахматы — целые баталии происходили здесь, с руганью и обидами — Амур выдавал такие стихотворные забавы (по-другому не назовешь), что если бы хотел — нарочно не придумаешь. Вот например: Амурчик слоником на Борьку, а Борька коником лепсь с горки. Или вот забава — нескладуха: гымы, шымы, шигыгы, хочешь я, а хочешь — ты... Как-нибудь комментировать эти шутки, наверное, излишне. При встрече со знакомыми женщинами он каждой поцелует ручку, скажет что-нибудь приятное, что ласкает им слух. И как результат — прозвище Амур. Ему самому оно нравилось. Сам себя любил называть этим прозвищем: «Амурчик все знает», «Амурчик быстро вернется», «Амурчик не злится». Балдел от своего прозвища. А по паспорту был Адась Викентьев.
— Налей ему еще, — имея в виду меня, распорядился Ветров. — Мы уже в хорошем забеге — пусть догоняет нас.
— Парни, не гоните коней, я свое возьму,— не очень-то активно отпирался я.