Пронзительным самолетным гулом гудит троллейбус. Остановился. Открываясь, громыхнули двери. Кто-то вышел, а кто-то зашел. Дверь закрылась. Поехали.
— Граждане пассажиры, предъявите свои билеты, — голос за спиной, какой-то вязкий, как размазанное по кастрюле тесто. Мгновенно во мне вспыхнуло что-то неприятное. Нет, не та чуть ли не патологическая неприязнь к контролерам, которая возникает с их появлением. Что-то совсем другое.
Я не без интереса повернулся: страшилище, под два метра ростом, в зимней нутриевой шапке и длинном пестром шарфике, наброшенном поверх джинсовой куртки, двигалось по проходу, брало из рук пассажиров талоны, надрывало их.
В какой-то момент одна женщина, лет сорока, вскочила с сиденья, чтобы прокомпостировать талон, но страшилище, с торжеством хищника, перехватило ее руку.
— Смотрите все, заяц! А проще говоря, — вор, так как обворовывает всех нас.
— Я забыла... Я задремала... — чуть ли не плакала женщина.
— Ты думаешь, штраф заплатила — и все! Можешь быть спокойна?! — философствовало страшилище. — Не выйдет. Не позволим.
Его лицо, будто дождем размытый рисунок, было совсем невыразительным, мутные глаза плавали в глазницах, как чешуя в ухе. Я понял, что он был хорошо пьян. Страшилище продолжало:
— Скоро в Палате представителей Национального собрания мы примем закон насчет вас — зайцев. Судить будем. В тюрьму сажать.
— Я штраф заплачу. Простите. Я забыла, задремала... простите, — плакала женщина.
— Смотрите-ка, она забыла, она плачет, она просит прощения. А еще очки на нос нацепила. Интеллигентка, — издевалось страшилище.
Троллейбус остановился. Громыхнули двери. Кто-то поспешно вышел. Несколько человек зашло. Это была и моя остановка. Я остался.
Убей меня Бог, но какое-то глупое упрямство, себе в ущерб, вцепилось в меня и будто молотком прибило к троллейбусной площадке: стой! Нечего убегать.
Стукнули двери. Троллейбус поехал.
— Ксиву покажи! — по-блатному обратился я к страшилищу.
— Что? — не понял тот.
— Ксиву дай, падла! — грубо прошипел я.
Проверяющий удивленно смотрел на меня, будто сам у себя спрашивая: кто такой? Откуда взялся он в этом замкнутом пространстве? Тут я хозяин, и тут мой закон.
Его тугие, закостенелые мозги никак не могли сообразить, что я от него требую, чтобы хоть как-то отреагировать. Скорее всего, он не понимал, что означает «ксива». Я помог ему:
— Ксиву на шмон, вертухай!
Наконец, после долгой паузы, в его невыразительных рыбьих глазах на мгновение мелькнуло что-то живое.
